Человек, рожденный на Царство : [12 радиоспектаклей] ; Статьи и эссе - [53]

Пётр. Такой, как обычно — порывистый, самоуверенный, но легко кается (и снова делает то же самое). Порывы его добры, он не горд, готов признать, что ошибся, но никак не запомнит, что часто ошибается. Нет, он не даст мыть себе ноги — и тут же кидается в другую крайность, снова его надо одернуть. Иисус упомянул меч — он решает, что Царство в конце концов завоюют, а в саду вообще хочет все сделать сам. Ничто не может поколебать его самоуверенности, он и молитвы не заметил; но когда закричал этот мерзкий петух, он потрясен. Петр всегда может увидеть ангелов. Когда он узнает, как он слаб, доброта и смирение спасают его от отчаяния Иуды, у которого нет ни смирения, ни доброты.

Иоанн. Важно заметить одно — его совершенствует любовь. Он понимает, как тяжело Учителю, и пугается, словно ребенок в темноте. На Фаворе он поддержал Иакова, он не боится славы Божьей, а глубин человеческого горя — боится. Появление Иуды разбудило в нем"сына Громова".

Иаков. Он спокойнее, может говорить с Петром, может поддержать младшего брата (они снова — дети, льнущие друг к другу, как тогда, на Фаворе).

Иисус. Здесь — больше, чем в других пьесах — Он несет все на Своих плечах. Перед нами опять кроткий Иисус, кроме самого конца.

В начале Он занят Иудой. Он знает (в чисто человеческом смысле), что тот Его предаст, и скоро. Надо понять, сколько осталось времени, и, по мере сил, спасти Иуду от него самого (богословствовать не будем, так получается на человеческом и драматическом уровне). Иуда и Иисус играют в мрачную игру — каждый делает свой ход, чтобы выяснить позицию другого.

Иисус начинает с великодушного жеста: зовет Иуду сесть рядом с Ним. Иуда задает вопрос, причем так, чтобы приоткрыть свои намерения. Двусмысленный ответ должен напомнить о"часе Сына Человеческого", предоставив Иуде толкование.

Моя ноги ученикам, Иисус серьезно и мягко его предупреждает, а в ответ получает грубость. После такой пощечины Он кладет карты на стол. Теперь Иуда уверен, что знает все. Когда Иисус дает ему хлеб, он бросает прямой вызов; Иисус отвечает; Иуда снимает маску. Ответ его значит:"Я знаю все о Твоих кознях и выдам Тебя". Он уходит.

Теперь Иисус спешит (не"торопится"), осталось очень мало времени. Ученики ничего не понимают, хотя Он пытался их предупредить. Значит, надо сказать прямо, хотя они огорчатся и разочаруются. Конечно, пугать их не надо. Подвести их к событиям грядущей ночи — все равно что вывести лошадей из горящего здания. Осторожно, мягко Он сообщает им поразительные истины — о Новом Завете, о Своей божественности, о Своей смерти, о сошествии Святого Духа — подготовляет, утешает, молится. Но они слишком взволнованы, чтобы Его понять, а Он понимает, что испытания им не выдержать. Бедное стадо! Да, придет Дух, объяснит и утешит, но до тех пор им будет нелегко.

Трудно и Ему. В горнице Тайной вечери Человек и Бог едины, Бога даже как‑то больше, а вот в саду кажется, что остался один Человек. Я думаю, надо во всю силу играть и страх, и горе. Впереди — муки и смерть, на людей положиться нельзя, молитва бесплодна. Но вот Он видит спящих апостолов, а там — фонари и факелы. Надо встретить то, что нельзя вынести, — и Он встречает достойно. Трижды являет Он Свою власть:"Вложи меч в ножны";"Это Я", отзвук имени Божьего; неожиданное признание Своей силы ("Я мог бы призвать ангелов").

(Четыре главы Иоанна я уложила примерно в 600 слов, стараясь сохранить самые любимые и знакомые фразы. Раза два я оставила повторы, которых в подлиннике очень много, чтобы сохранить напряжение, — ведь Он вбивает им то, что говорит. Кроме того, я чуть–чуть разъяснила трудные, но важные слова про суму и про меч у Луки, связав их со словами:"Не молю, чтобы Ты забрал их из мира").

И у д а. Понимая, что Иисус видит его насквозь, он просто бесится от гордыни и злости. Мягкость и великодушие Учителя только раздражают его (этим он отличается от Петра), и он почти сознательно хочет причинить боль ради чистого зла, разрушения. Донося на Иисуса, он чуть–чуть искажает Его слова (как журналист, у которого вроде бы все правильно, а в контексте звучит иначе). Но что‑то его зацепило, он ведь очень умен, и в нем копошатся сомнения. А вдруг Иисус верен Себе и добровольно идет на муку? А вдруг сам он, Иуда, слепил из мнимостей какое‑то ненужное зло? Сомнения он гасит, гордыне их не выдержать. Иисус должен быть виновен, все прочее слишком унизительно. Похоть жестокости, прикрывающаяся мазохизмом, выползает наружу. Иуде уже нравится, что Иисус беспомощен: он Его обнял, а стражи — вот–вот схватят. Скоро он увидит себя и поймет, что всегда ненавидел Учителя, как эгоист ненавидит Бога.

Кайяфа. Здесь он — активный и умный организатор. Сцены с ним важны с сюжетной точки зрения, они объясняют: 1) почему суд был таким поспешным, что подсудимого осудили не на основе свидетельских показаний, а на основе Его собственных слов; 2) почему так старались тем не менее соблюсти иудейский закон (иначе Пилат не подписал бы приговора[2]; 3) почему хотели управиться до субботы; 4) почему Иисуса обвиняли не в подстрекательстве, а в богохульстве; 5) почему Иуду не вызвали свидетелем.