Человек рождается дважды. Книга 1 - [36]

— Колюха передаёт, понял? — холодно повторил парень.

— Пусть хоть десять Колюх! Так что катись, дорогой! — Он подошёл к столпившимся вокруг Фомина парням.

— Смотри, обломаешь копытца! — с угрозой прозвучало вслед.

— Ну, счастливо, — повторил Фомин. — Главное — дисциплина. За вас несёт ответственность начальник колонны.

— Не подведём! Спасибо за специальность и доверие! — кричали весело парни.

— Просьба у нас к вам. Помните Каца? Он всё ещё за Тыличенко хлопотал и даже занимался с ним вместе на курсах. Посмотрите за стариком, тревожится за него Вася. — Прохоров перевёл взгляд на Тыличенко. Тот глядел на носки своих огромных сапог.

— Не беспокойтесь!

— Двинули! — скомандовал Глушков с трактора. Парни разбежались по машинам. Зарычали моторы, скрипнули сани. Трактора один за другим, грохоча гусеницами, поползли по избитой колее…

— Ты получал музыкальные инструменты? — окликнул Фомина начальник лагеря. — Где они у тебя? Надо посмотреть, что выделили.

— В палатке культурно-воспитательной части.

— Неосторожно. Можешь и концов не найти.

— Что вы? Это же для заключённых.

— Всё равно соблазн. Да и мало разве таких, которым на всё наплевать. — Начальник понизил голос и мягко добавил — Странный ты какой-то… Работаешь хорошо, с душой, но слишком доверчив и мягок. Нельзя так. Хотя, надо признать, заключённые тебя уважают,

Фомин нащупал в кармане ключ и невольно прибавил шаг.

Дверь неожиданно распахнулась. У порога с баяном в руках стоял Петров.

— Ага, соколик! Теперь не отвертишься. Будем судить, и не вылезешь из штрафной! — Начальник отступил в сторону.

Петров продолжал стоять с инструментом в руках.

Фомин был ошеломлён. Столько усилий вложил он в парня, и всё напрасно. Но почему-то верил в него, случившееся же было, пожалуй, концом. Виноватый вид Петрова тронул Фомина. Охватившая жалость опередила мысли. Сергей оглянулся на начальника лагеря и спокойно сказал:

— Я поручил Петрову охранять инструмент. Так что вы напрасно. Ты можешь, Петров, уходить. Баян занесёшь вечером!

Наклонившись над сложенными в углу инструментами, он проверял, всё ли остальное на месте.

Петров не сразу понял, в чём дело, и продолжал стоять. Фомин снова повторил:

— Тут всё в порядке. Так что ты свободен.

Петров тихо вышел, но тут же быстро вернулся и поставил баян в уголок.

— Нет, гражданин Фомин. Лучше будет, если он останется здесь. Спасибо. — И ушёл к своему бараку.

Начальник долго и пытливо всматривался в спокойное лицо воспитателя.

— Слушай, Сергей, ты серьёзно поручал этому огоньку сторожить твои инструменты?

— Вы когда-нибудь уличали меня во лжи? — в свою очередь спросил его Фомин.

— Нет. Но тут что-то не то. Смотри, ты многим рискуешь, — пожал он плечами и вышел.

Фомин сел за стол. Зазвонил телефон.

— Алло! Товарищ Фомин? Говорит сорок седьмой километр. Не узнаёшь? Это я, Тенцов. Нас только что подключили, как слышно? Хорошо? Тогда принимай сводку.

Фомин только повесил трубку, как снова затрещал звонок.

— Это опять я, Тенцов. Совсем забыл. Красный уголок готов, можешь прислать самодеятельность. Не забудь и культинвентарь, красный материал, в общем, всё что можно.

— Всё, что возможно, привезу. — Сергей повесил трубку.

В политчасти было принято решение — несколько часов в сутки транслировать по телефонной ЛИНИИ радиопередачи. Он тут же сделал заметку на календаре: «Захватить на трассу репродукторы».

Вошла врач лагерной больницы. Он видел ее мельком несколько раз.

— Товарищ Фомин, честно говоря, я всё ждала, что вы заглянете.

Фомин смутился.

— Садитесь, но я не понимаю, чем обязан?

Она положила на стол журнал и открыла последние страницы.

— Если вы имеете в виду отказы, то какое они имеют отношение к медицине?

— Я говорю не о прямых отказах, — прервала его Матвеева, — Много больных. Вас это не удивляет?

— Много больных? Ничего удивительного. Все здоровые и надёжные рабочие отправлены на трассу и строительные объекты Магадана. Тут не нужно открывать Америки, — не совсем любезно добавил он.

— Знаете, многие больные — симулянты. Другие добиваются освобождения вымогательствами и угрозами.

— Это действительно так серьёзно? Вы правы, я этим вопросом не интересовался. Так что простите за грубость. — Он наклонился над журналом.

— Это уже хорошо, — Мягкая улыбка сделала её лицо обаятельным, волосы скользнули по щеке Сергея. Он не отклонился.

Нина перелистывала страницы журнала.

— Алексеев Леонид — более месяца не заживающая рана ладони. Крамелюк Николай — нарывы под ногтями правой руки, Не работал ни одного дня.

Фомин слушал. Матвеева продолжала перечислять:

— Иванов, Турбасов, Гайдукевич — диагнозы вымышленные. Запугали врача, и он выписал освобождение. А когда понял, что попал под их влияние, отказался работать и перевёлся в Олу. Вот мне и приходится со всеми делами разбираться.

— Я понимаю, как всё это неприятно. А вы не испугались?

— Что делать, я врач, а кроме того, есть ещё и долг.

— Но вам-то ещё не угрожали?

— Я не привыкла жаловаться.

Палатка — амбулатория лагеря — была разделена на три комнаты: приёмная, где ожидали, и два кабинета, один зубной.

Больные приходили один за другим. Одни действительно обращались за медицинской помощью, другие хотели добиться освобождения или просто посмотреть на женщину, почувствовать прикосновение нежных рук.