Человек, проходивший сквозь стены - [41]

— Господи, — отвечал Маликорн, — происходит здесь вот что. Святой Петр вменяет мне в вину слезы сирот и вдов, которые я при исполнении своих служебных обязанностей заставил их пролить. И он хочет, чтобы эти горючие слезы стали орудием моей вечной пытки. Это несправедливо.

— Да, вы правы, — сказал бог и с неудовольствием посмотрел на святого Петра. — Судебный исполнитель, налагающий арест на имущество бедняка, является лишь орудием закона человеческого и никакой ответственности не несет. Он может только молча, в сердце своем, жалеть бедняка.

— Вот именно! — вскричал святой Петр. — А этот судебный исполнитель с каким-то удовольствием, даже с ликованием, вспоминает о своих несчастных жертвах.

— Вовсе не так, — возразил Маликорн. — Я радовался оттого, что был всегда аккуратен в выполнении служебного долга и никогда не сидел без дела. Разве любить свою работу и хорошо с ней справляться — это преступление?

— В общем-то, конечно, это не преступление, — согласился бог. — Даже наоборот. И хотя ваш случай — особого рода, но все же надо признать, что святой Петр вынес несколько поспешное решение. А теперь взглянем на ваши добрые дела. Где они?

— Господи, я уже сообщил святому Петру, что я умер, не задолжав никому ни гроша. И всегда посещал богослужения.

— Ну, а еще?

— Еще?.. Да вот, припоминаю, что однажды, лет пятнадцать тому назад, выходя после мессы из церкви, я дал бедняку десять су.

— Совершенно точно, — заметил святой Петр. — Впрочем, монета была фальшивая.

— Ну, на этот счет беспокоиться нечего, — сказал Маликорн. — Он наверняка сумел ее кому-нибудь всучить…

— И это весь ваш актив?

— Понимаете, господи, я сразу не могу всего припомнить. Недаром говорится: не ведает левая рука, что творит правая.

Не таким уж трудным делом оказалось установить, что за этими прекрасными словами не кроется ни одного доброго поступка, ни одной доброй мысли, какими могла бы похвастаться душа перед судом господним. Бог был явно раздосадован и обратился к святому Петру по-древнееврейски, чтобы их не мог понять судебный исполнитель:

— Ваша опрометчивость чуть не поставила нас в глупейшее положение. Совершенно очевидно, что этот судебный исполнитель — малый самый что ни на есть заурядный, для которого в аду давно есть тепленькое местечко. Но ваше обвинение было сформулировано неверно. К тому же вы задели его профессиональную честь. Ошибку следует исправить. Что мне теперь с ним делать? Не пускать же его в рай! Ведь это был бы скандал! Ну, так как?

Святой Петр угрюмо молчал. Будь на то его воля, участь судебного исполнителя была бы решена в момент.

Видя, что святой Петр пребывает в дурном настроении, бог сказал Маликорну на чистейшем французском языке:

— Вы плохой человек, но ошибка святого Петра спасла вас. Пусть никто не сможет сказать, что вы избежали ада лишь для того, чтобы попасть в тот же ад. Но и рая вы недостойны, и я отсылаю вас снова на землю, чтобы вы, продолжая нести службу судебного исполнителя, на этот раз не упустили своих шансов на вечное блаженство. Ступайте же и постарайтесь воспользоваться отсрочкой, которую я вам даю.

Наутро, проснувшись в своей постели рядом с женой, Маликорн мог бы подумать, что все это был сон, но он не стал обманываться на этот счет и крепко задумался, какими путями обеспечить себе спасение. Эти мысли продолжали заботить его и в восемь часов утра, когда он входил в свою контору. Письмоводитель Бурришон, проработавший у него тридцать лет, уже сидел за своим столом.

— Бурришон, — сказал судебный исполнитель с порога, — я увеличиваю вам жалованье на пятьдесят франков в месяц.

— О, как вы добры, господин Маликорн, — сказал Бурришон, молитвенно складывая руки. — Большое спасибо, господин Маликорн.

Ничуть не растроганный таким проявлением благодарности, судебный исполнитель вынул из шкафа чистую тетрадь, раскрыл ее и разделил первую страницу вертикальной чертой на два столбца. Над левым он написал красивым почерком «Дурные дела», над правым — «Добрые дела». Он решил быть к себе предельно строгим и не забывать ничего, что могло бы свидетельствовать против него. Именно в свете этой неподкупной требовательности к себе исследовал он свое поведение за утро и не нашел ни одного факта, достойного быть внесенным в левую колонку. Зато в графе добрых дел он записал: «Повинуясь порыву сердца, я повысил на пятьдесят франков в месяц жалованье своему письмоводителю Бурришону, который этого нисколько не заслуживает».

Около девяти часов утра Маликорна посетил господин Горжерен, лучший его клиент. Этот богатый домовладелец имел в городе сорок два доходных дома, и, так как многие жильцы бедствовали, он часто прибегал к услугам судебного исполнителя. На этот раз он зашел поговорить по поводу одной нищей семьи, которая задолжала квартирную плату уже за полгода.

— Я не могу больше ждать. Вот уже полгода меня кормят одними обещаниями. Пора положить этому конец.

Подавляя в себе привычное отвращение к злостным неплательщикам, Маликорн сделал попытку вступиться за них:

— Я думаю вот о чем: не в ваших ли собственных интересах предоставить им снова отсрочку? Все их имущество ломаного гроша не стоит. Деньги, которые вы выручите за распродажу, не покроют и десятой доли их задолженности.