Человек под маской дьявола - [11]

— А ты разве не знаешь? — скорбно спросила она.

— Нет…

— Их убили. В тот же день, когда поймали… Мы с мамой нашли их тела у госпиталя, и отнесли на кладбище… Мы похоронили их как могли.

— Нет… Соня… — только и смогла произнести я.

Соня прижала меня к себе, и обхватила мою голову, шепча слова утешения. Но от этого не становилось легче. Рыдания разрывали меня изнутри, мне хотелось кричать и рвать на себе волосы… вот почему я не нашла ее тела у развалин. Но разве могла я знать, когда оставляла ее там, что все закончится именно так. Почему немцы забрали меня? Я знала немецкий — могла пригодиться. Почему они не взяли мою сестру? Она была с евреем, не знала немецкий, и не принесла бы изуверам никакой пользы. Мне кажется они даже не разбирались, была ли она настоящей еврейкой, просто спустили курок и оборвали ее жизнь. А я… осталась теперь совсем одна… И только я виновата в ее смерти, ведь помешала ей вовремя бежать из города… я убила свою сестру. Сначала ее, а потом ту еврейскую семью. Я такой же зверь, как эти — ничем не лучше…

Тогда я думала так, и винила себя за все. Немного успокоившись, я собралась с силами и отстранилась. Сара посмотрела на меня с грустью. Но чем она могла мне помочь? Затравленная, загнанная, уничтоженная как личность. Почти животное, почти мертвец.

Пока мы разговаривали с Сарой, ко мне подошел немецкий офицер и грубо окликнул:

— Эй, ты! С евреями разговаривать запрещено! Отойди!

Но я протянула ему свой заветный документ, он бегло пробежал по тексту, затем вернул и без охоты дал нам с Сарой еще несколько минут, для того чтобы договорить. Я уже немного успокоилась и хотела узнать только одно.

— Сара, где мне найти ее?

— На еврейском кладбище, у окраины. Деревянный крест, на нем лента с ее волос. Рядом с ней — отец… Анечка, родная, ты береги себя… Может тебе удастся пережить эту войну, тогда похорони их как положено… Пусть хоть на небе они обретут покой.

На этот раз офицер не стал разговаривать со мной, он подошел к Саре и со спины грубо толкнул ее прикладом в плечо. Сара дернулась и едва не упала на меня.

— Работать! — гневно воскликнул он.

— Ступай, — прошептала мне Сара. — И пусть небеса хранят тебя!

На прощание Сара поднесла мою руку ко рту, и делая вид, что целует мою ладонь, что-то сплюнула. Когда я отошла, я разомкнула руку и увидела у себя на ладони золотой медальон. Внутри оказалась фотография Сары и ее родителей. Я сглотнула слезы и спрятала кулон в карман.

Из города, я сразу направилась на кладбище. Мне пришлось пройти несколько километров. Я стерла ноги в кровь, и едва двигалась, когда дошла до ворот закрытого города мертвых.

Прежде мне не доводилось ступать на мертвые земли. На земли, в которых покоились тела умерших людей. Оттого сердце мое забилось сильнее, когда я на дрожащих ногах шла мимо усеянного крестами поля.

Где-то вдалеке завыла собака, но я не испугалась, а упорно продолжала идти дальше. На самой окраине, в том месте, что указала Сара, я нашла одинокий крест, на котором болталась красная лента моей сестры. Со слезами я припала к ее могиле и пролежала там несколько часов. Я плакала и просила у нее прощения. И мне хотелось умереть прямо здесь, у того самого креста, рядом со своей сестрой.

Солнце уже садилось, когда я очнулась и поняла, что мне пора возвращаться. Генрих наверняка уже вернулся, и, обнаружив мое исчезновение пришел в дикую ярость. Я шла по дороге ведущей в город, и в мыслях думала о том, что дом Генриха, в данный момент единственное место, куда я могу прийти. Во всем мире, кроме него у меня никого не осталось.

Я чувствовала себя бездомной собакой, которая не любит своего хозяина, но только за то, что он ее кормит и иногда гладит по шерсти, возвращается к его ногам. И я возвращалась к ногам того, кто так или иначе виновен в смерти моей сестры. Да, не он стрелял, но он принадлежал к тому народу. Он был моим врагом, но он же стал моим хозяином.

Когда я пришла в город, уже стемнело. Я быстро дошла до дома, и стараясь не шуметь, вошла через заднюю дверь. Но проскользнув незамеченной в свою комнату, я к своему ужасу обнаружила там Генриха. Он сидел на стуле возле окна, в руке его блестел пистолет. Едва я вошла, он поднялся и направил оружие на меня. Я замерла. Генрих тоже не шевелился.

— Где ты была? — гневно спросил он.

Я не отвечала.

Генрих шевельнул пальцем, раздался щелчок. Генрих повторил вопрос более настойчиво.

Я продолжала молчать. Я смотрела на него неподвижным взглядом, прямо в глаза, прямо в самую глубину его черной души и мысленно молила выстрелить.

Возможно тогда, он почувствовал мою решительность, и выругавшись убрал пистолет. Сделал шаг в мою сторону, занес руку и со всей силы ударил меня по лицу. Я не шевельнусь.

— Никогда больше так не делай! — рявкнул он и выскочил из моей комнаты, оттолкнув меня в сторону.

Я проводила его пустым взглядом. Когда его шаги стихли, я плотно закрыла дверь и в слезах бросилась на кровать. Я проплакала всю ночь, пытаясь унять дрожь и боль терзающую мое сердце.

Утром я вновь проснулась раздавленной и усталой. Но собравшись с силами заставила себя подняться, умыться и пойти на кухню. С того дня, я поняла, что та часть моей прошлой жизни, в которой я умела любить и смеяться, умерла навсегда и теперь похоронена вместе с Соней, в безымянной могиле, под деревянным крестом с красной шелковой лентой.