Человек по имени Как-его-там. Полиция, полиция, картофельное пюре! Негодяй из Сефлё - [151]

.

Леннарт Кольберг лежал у себя в постели и видел сон. Сон был не из приятных, снился уже не впервые, и всякий раз он просыпался весь в поту и говорил Гун:

– Обними меня, я видел страшный сон.

И Гун, вот уже пять лет его жена, обнимала мужа, и тогда он сразу забывал про страшный сон.

Во сне его дочь Будиль стояла у раскрытого окна на шестом этаже. Он пытался броситься к ней, но ноги не слушались, и девочка начинала падать из окна, медленно, как при замедленной съемке, и кричала, тянула руки к отцу, и он изо всех сил рвался к ней, но ноги не повиновались, девочка все падала, падала и не переставая кричала.

Он проснулся. Крик, услышанный во сне, обернулся дребезжащим звонком будильника, и, открыв глаза, он увидел, что Будиль сидит верхом на его ногах.

Сидит и читает «Кошкину прогулку». Ей было три с половиной года, и читать она, конечно, еще не умела, но и Гун, и он столько раз ей читали, что и сами уже выучили книжку наизусть. Вот и сейчас Будиль шептала:

Синеносый старичок Шел в дерюжке сквозь лесок.

Кольберг закрыл будильник, и девочка, смолкнув на полуслове, закричала: «Доброе утро!» – высоким, ясным голоском.

Кольберг повернул голову и взглянул на Гун. Та все еще спала, натянув одеяло до самого носа, и ее темные густые волосы чуть увлажнились у висков. Он прижал палец к губам и шепнул:

– Тише, не разбуди маму. И слезай с моих ног, мне неудобно. Иди сюда, ложись рядом.

Он слегка подвинулся, чтобы Будиль могла залезть под одеяло между ним и Гун. Она сунула ему книгу и уткнулась головой ему в подмышку.

– Читай, – приказала она.

Он отложил книгу и ответил:

– Сейчас не буду. Ты газету принесла?

Она с размаху уселась ему на живот и ухватила газету, лежавшую на полу, перед кроватью. Он закряхтел, поднял Будиль и уложил ее на прежнее место. Затем он развернул газету и начал читать. Когда он добрался до иностранной хроники на двенадцатой полосе, Будиль сказала:

– Папа…

– Угу-м.

– Папа, а Иоаким обкакался.

– Угу-м-м.

– Он стащил пеленку и наделал прямо на стенку, да так много.

Кольберг отложил газету, снова закряхтел, вылез из постели и прошел в детскую. Иоаким – ему был год без малого – стоял в решетчатой кроватке. Завидев отца, он выпустил из рук перекладину кровати и с шумом плюхнулся на подушку. Насчет стенки Будиль, к сожалению, не преувеличивала: так все и было.

Кольберг взял мальчика под мышку, потащил его в ванную и облил из гибкого шланга. Затем он завернул малыша в купальную простыню и уложил его рядом со спящей Гун. Постельное белье и пижамку он прополоскал, замыл спинку кровати и обои, достал чистый полиэтиленовый подгузник и пеленку, и все это время Будиль вертелась под ногами. Она была очень довольна, что теперь отец сердится не на нее, и демонстративно охала по поводу ужасного поведения братца. Покуда Кольберг наводил порядок, время перевалило за половину восьмого, так что ложиться снова уже не имело смысла.

Когда он вошел в спальню, у него сразу улучшилось настроение. Гун проснулась и играла с Иоакимом. Она согнула ноги в коленях, а малыша взяла под мышки, и он, как с горки, съезжал с ее колен на живот. Гун была красивая темпераментная женщина. К тому же умная и с хорошим характером. Кольберг всегда мечтал жениться на такой, как Гун, и не желал удовольствоваться меньшим, хотя женщин на своем веку повидал немало. Когда он наконец встретил Гун, ему был уже сорок один год и надежда почти покинула его. Гун была четырнадцатью годами моложе и, право, стоила того, чтобы ее дожидаться. Их отношения с первого дня развивались естественно и просто, без каких-либо осложнений.

Гун улыбнулась мужу и подняла сына, а тот даже загукал от удовольствия.

– Привет, – сказала Гун. – Ты его вымыл?

Кольберг дал ей полный отчет.

– Бедняжка! Приляг хоть ненадолго, – сказала она, взглянув на часы. – У тебя еще есть время.

Вообще-то говоря, времени у него не было, но он легко поддавался на уговоры. Он лег рядом с ней, просунул руку под ее шею, потом опять встал, отнес Иоакима в детскую, поставил его на почти высохший матрац, надел ползунки и махровую распашонку, кинул в кровать несколько игрушек и вернулся к Гун. Будиль сидела на коврике в гостиной и играла в скотный двор.

Через некоторое время она вошла к ним, поглядела и сказала довольным голоском:

– В лошадки, в лошадки! Папа будет лошадка.

После чего она попыталась сесть на него верхом, но он выставил ее и запер за ней дверь. Теперь дети им не мешали, и, проведя некоторое время наедине с женой, он задремал в ее объятиях.

Когда Кольберг подходил к своей машине, часы на станции Шермарбринк показывали восемь часов двадцать три минуты. Садясь в машину, он помахал Гун и Будиль, стоявшим у кухонного окна.

Чтобы попасть на Вестберга-алле, ему незачем было ехать в город, он мог добраться туда через Орсту и Эншеде и тем самым избежать пробок.

Сидя за рулем, Леннарт Кольберг громко и очень фальшиво насвистывал ирландскую народную песню.

Сияло солнце, в воздухе чувствовалась весна, и в садах, мимо которых он проезжал, расцветали крокусы и гусиный лук. Леннарт Кольберг находился в отличном расположении духа: если не произойдет ничего непредвиденного, он на работе не задержится и вскоре после обеда сможет вернуться домой. Гун съездит в «Арвид Нордквист»