Человек планеты, любящий мир. Преподобный Мун Сон Мён - [7]

Один из моих дядьев был очень жадным человеком. Его семья владела небольшой бахчой посреди деревни, и каждое лето, когда поспевали дыни и начинали благоухать сладким ароматом, деревенская ребятня сбегалась к моему дяде и умоляла угостить их дынями. Однако дядя поставил палатку неподалеку от бахчи и сидел там, охраняя урожай и не желая поделиться даже одной маленькой дынькой.

Однажды я пришел к нему и спросил:

— Дядя, можно мне иногда приходить к тебе на бахчу и съедать столько дынь, сколько я захочу?

И он с готовностью ответил:

— Конечно же, приходи!

Тогда я пошел и рассказал всем детям, что если они хотят полакомиться дынями, им нужно будет собраться у моего дома в полночь и захватить с собой мешки. Когда наступила полночь, я отвел их на бахчу моего дяди и сказал: «Пусть каждый из вас соберет по рядку дынь и ни о чем не беспокоится». Ребята возликовали и тут же с криками бросились к бахче, за пару минут обобрав подчистую несколько рядков с дынями. В ту ночь голодные деревенские ребятишки уселись в поле посреди клевера и наелись дынь от пуза — да так, что чуть не лопнули.

На следующий день надо мной разразилась настоящая буря. Когда я пришел к дяде, там кипел грандиозный скандал, как в потревоженном пчелином улье.

— Ах ты, негодяй! — кричал на меня дядя. — Это твоих рук дело?! Это ты уничтожил весь урожай дынь, над которым я трудился целый год?

Однако, что бы он ни говорил, отступать я не собирался.

— Дядя, — сказал я ему, — неужели ты забыл? Ты ведь разрешил мне съесть столько дынь, сколько я захочу. А ребята из деревни тоже захотели дынь, и я почувствовал, что их желание — мое желание. Хорошо ли я поступил, дав по дыньке каждому из них, или я не должен был давать им ни одной?

 Услышав это, дядя сказал:

— Ну хорошо. Ты был прав.

На этом гнев его остыл.

Мой ясный жизненный компас

Род Мунов берет начало в городе Нампхён, что рядом с Наджу в провинции Чолла. Этот городок расположен примерно в 320 километрах южнее Сеула, на юго-западе страны. У моего прапрадеда, Мун Сон Хака, было три сына. Младший, Мун Чон Хыль, мой прадед, также имел троих сыновей: Чи Гука, Щин Гука и Юн Гука. Мой дедушка, Мун Чи Гук, был старшим из них.

Дедушка Мун Чи Гук был неграмотным, так как не ходил ни в современную начальную школу, ни в обычную деревенскую. Однако он так хорошо умел фокусировать внимание, что смог запомнить наизусть полный текст корейского перевода «Сан Го Чжи»[4], когда ему читали эту книгу вслух. Кстати, он выучил наизусть не только эту книгу. Когда кто-то рассказывал ему интересную историю, он запоминал ее и позднее пересказывал теми же словами. Ему хватало одного раза, чтобы услышать что-то и запомнить наизусть. Мой отец унаследовал эту способность: он мог спеть по памяти христианский гимн более чем из четырехсот страниц.

Мой дед исполнил последнюю волю своего отца и прожил жизнь с полной самоотдачей, но не смог сохранить семейное благосостояние. Дело в том, что его младший брат Мун Юн Гук взял в долг деньги под залог семейной собственности, и эти деньги пропали. Из-за этого семье пришлось хлебнуть немало трудностей. Однако ни дед, ни отец никогда не отзывались плохо о Мун Юн Гуке. Они знали, что он не растратил эти деньги на азартные игры или на что-то подобное — наоборот, он отослал их Временному правительству Республики Корея в Шанхае. В те времена семьдесят тысяч вон были очень крупной суммой — именно столько брат моего деда пожертвовал в фонд Движения за независимость.

Дедушкин брат, Юн Гук, был выпускником Пхеньянской семинарии и священником. Это был умный и образованный человек, свободно владевший английским языком и хорошо разбиравшийся в китайской культуре. Он служил пастором сразу в трех церковных приходах, в том числе и в церкви Док Хын в приходе Док Он Мён, а также участвовал в составлении Декларации Независимости в 1919 году вместе с Чхве Нам Соном.

Однако впоследствии оказалось, что трое из шестнадцати христианских священников, подписавших Декларацию, были выходцами из одной и той же церкви в Док Он Мён, и тогда Юн Гук вычеркнул свое имя из списка. Один из оставшихся в живых людей, подписавших Декларацию, Ли Сын Хун, который вместе с Юн Гуком трудился над строительством школы в Осане, попросил его присмотреть за своими делами на случай, если Движение за независимость закончится провалом, а он сам будет схвачен и убит японскими властями.

Вернувшись на родину, Юн Гук напечатал несколько тысяч корейских флажков и раздал их людям, которые толпами выходили на улицы и выкрикивали лозунги в поддержку Движения за независимость. Его арестовали 8 марта как организатора демонстрации на холме позади административного офиса «Эйпо Мён». В этой демонстрации приняли участие директор и весь преподавательский состав школы в Осане, около двух тысяч учащихся, почти три тысячи христиан и четыре тысячи местных жителей. Юн Гука приговорили к двум годам заключения в тюрьме Юджу, однако через год он попал под амнистию и был выпущен на свободу.

Японская полиция продолжала жестоко преследовать его даже после освобождения, поэтому он не мог долго задерживаться на одном месте и был вынужден постоянно скрываться. После пыток в полиции, где его тело протыкали бамбуковым дротиком, вырезав целый кусок мяса, у него остался огромный шрам. Ему прокалывали ноги и ребра, но, по его словам, он так и не сдался. Когда японцы поняли, что им его не сломить, они предложили ему пост главы округа в обмен на клятву никогда больше не участвовать в Движении за независимость. В ответ он лишь громко выругался: «Уж не думаете ли вы, что я соглашусь на этот пост и буду работать на вас, ворюги несчастные?»