Человек отменяется - [23]
Тут я неожиданно пришел в себя и бросил скороговоркой Кайраканову: «У меня много гостей, любезный, я должен уделять внимание каждому. Прощай!»
Зал гудел, веселье все больше переходило в распутство. Картина вызвала у меня неприязнь. И тип в генеральских погонах, пьющий водку из женского сапожка. И другой, с вытаращенными на деликатесы глазами, жующий за две щеки. И дамочка в морщинах, но в девичьих локонах, записывающая в блокнот сексуальные рекомендации писателя Черткова. И полуголая девица, вульгарно жестикулирующая при разговоре по мобильнику. И двое политиков с лоснящимися физиономиями, шепчущиеся у бутылки «Вдовы Клико». И круг юных охотниц за богатыми кавалерами, разглядывающих свои жертвы. И поп в рясе, заинтересованно зыркающий на дамские ювелирные украшения. И все, все, все другие. Тут каждый владел приличным капиталом и сотнями килограммов драгоценностей, но ни у кого не была и грамма полноценного серого вещества, что, бесспорно, объясняло прелюдию общественной агонии. «С каким превеликим удовольствием я бы всех их уничтожил, даже не пересчитывая, не спрашивая имени, не задавая вопросов, без пробы на качество», — решительно и радостно мелькнуло у меня в голове. Через мясорубку превратил бы в фарш! В непонятное месиво! А их глубочайшие корни сжег бы дотла! А из этого стручка в комическом смокинге, с жидкой, как у Мрефа, бородкой, который тщетно норовит залезть под юбку своей страшилке — даме с подтянутым подбородком, наполненными гелием губами и выщипанными в тонкий шнурок бровями, — сделал бы отбивную для голодных шакалов. Чтобы остервенелые звериные челюсти рвали его на куски. Ах, как замечательно все это представлять! Ах, как прекрасно разглядывать эти варварские утехи в деталях! С расточительным вниманием! С благоразумными советами от себя самого! Да! Чрезвычайно занимательно провел я время в щекочущих сознание размышлениях. А насладившись, неожиданно задал себе нисколько не странный вопрос: неужели в этом и состоит сила моего разума — чтобы издеваться над человеком? Ах, ах, страшно-то как! Ах, дорогой Иван Степанович, куда же приведет тебя этот странный поиск? Не спятишь ли ты? Не опасаешься ли оказаться нелюдем? Ярчайшим человеконенавистником? Нисколько не робею, насмотревшись на эту публику, на жуткий мир вокруг себя, очень хочу, мечтаю даже, стать самым извращенным индивидуумом. Мизантропом высшей гильдии! Чтобы не только с восторженным чувством глумиться над людьми, но ненавидеть и презирать в самом себе все Адамово. Способен ли я на такое? Ведь силу для этого дела надо иметь неимоверную. И здесь можно задать самому себе очень коварный вопрос: получится ли у меня выпрыгнуть из своего, человеческого? Не так-то это просто. Или я уже изначально запрограммирован как существо, для этого дела готовое?
— Есть сто миллионов! — вдруг услышал я над самым ухом. — Что теперь делать? — довольная физиономия Лапского возникла перед глазами.
— Сколько из них нала?
— Пять миллионов триста тысяч долларов, два миллиона евро и двести тысяч фунтов стерлингов наличными, все остальное — письменные обязательства.
— Кто дал больше всех?
— Крапивин. Написал расписку на девять миллионов долларов.
— Кто пожадничал?
— Владимир Павлович. Он с трудом вытащил тысячу долларов.
— Одну тысячу?
— Да! Рублями, правда, и то по своему курсу: один к двадцати семи. Такого курса давно нет. Нынешняя цена доллара — двадцать семь восемьдесят.
— А ну-ка выложи мне его худую подачку. Передай этому типу, чтобы шел в кабинет метрдотеля ресторана. У меня к нему дело есть. По дороге шепни ребятам Капусты, чтобы подтянулись к этому месту. Приглашай Владимира Павловича с приветливой рожей. Он с кем за столом?
— Со своей дамочкой, харьковчанкой из Франции.
— Она одна с ним?
— Нет, с ним вместе их шестеро. Какие-то его друзья из Зеленограда.
— Они что-нибудь внесли в кассу проекта К — кия?
— Нет!
— Так-с! Собранные деньги оставь Стеканову, а расписки передай в офис. Пшел! Да, стой, пусть к моему столу подойдет Перегудов.
«Интересно, как я сейчас поведу себя с этим Владимиром Павловичем, — мелькнуло у меня в голове. Ведь мой мозг, надо понимать, являет собой многообразный мир, исполненный тайн. Чем глубже я буду вести поиск нетривиальных извращений, тем поразительней окажутся пожелания разума. Неподвластный физиологический процесс может выкинуть что угодно. И с кого тут спрашивать? Как и кому давать объяснения, какие аргументы выдвигать в оправдание? Существует ли инстанция, которой можно предъявить претензии? Впрочем… Скорее всего, для полного понимания всех таинств собственного разума придется расширить рамки личной свободы, и тогда, не ограничивая себя ни в чем, удастся по-настоящему систематизировать его проявления. Да! Начать надо с понимания того, что для тебя не существуют ни конституция, ни законы, ни обязательства, ни совесть. Освободить сознание от всех социальных, религиозных, нравственных категорий. На что способен я, Иван Гусятников, человек или схожее с ним существо? Будут ли представления моего извращенного разума надуманными, искусственными, выморочными, или окажутся логичным проявлением моей природы? Необходимо вникнуть в неизведанное, существующее по ту сторону нашего сознания, в каждой клетке мозга, стиснутого декорациями жизни. Сама наша
