Человек-огонь - [83]
Кавалеристы Троицко-Савского кавполка, брошенные Томиным в погоню, завершили разгром противника. Более трехсот белогвардейцев зарублено, большое количество пленено.
Преследуя остатки разбитого врага, народоармейцы вышли на линию железной дороги. В тылу у белых началась паника.
12 февраля 1922 года бойцы Сводной бригады Покуса штурмом овладели Волочаевкой. Закончилось сражение, которое по героизму, проявленному революционными войсками, можно сравнить только со штурмом Перекопа.
Четырнадцатого февраля Красное Знамя взвилось над Хабаровском. Как эстафета передается из поколения в поколение песня:
В МИРНЫЕ ДНИ
Восемь лет пронеслись в боях и походах. Отгремели грозы, отполыхали пожарища гражданской войны и на Дальнем Востоке. На земле родной от моря и до моря установился мир.
Пришло время расставаний.
Первым поехал в распоряжение главкома Виктор Русяев, за ним в политуправление отправился Соломон Диктович. Вскоре был вызван в Читу Николай Томин. Николай Власов пришел проводить своего друга и командира. Он взял фотографию штаба Забайкальской группы войск, посмотрел на боевых товарищей и на обороте написал:
«Быть полезным обществу и людям — вот задача и смысл нашей жизни. Н. Власов».
Ехал Николай Дмитриевич на запад. И все думал-думал о том, как по-новому, по-разумному хозяйничать надо.
Вот запись из его дневника:
«6 марта 1922 года. Село Дормидонтовка. Местность здесь представляет долину, слегка пересеченную небольшими возвышенностями. Лес вблизи почти весь уничтожен, да его здесь и не ценят. В каждой деревне лежит масса бревен, которые гниют. Вырубка леса производится бесконтрольно и бессистемно. Кому сколько вздумается. Кедры даже срубаются для того, чтобы снять орехи. Душа болит, когда видишь все это. А крестьяне, имея кругом такое богатство, благодаря их некультурности, живут не лучше китайцев.
26 марта 1922 года. Рухлово-Сковородино. Какое великое будущее, какие еще неисследованные богатства Сибири, что даже трудно охватить это уму человеческому.
27 марта 1922 года. Дорога с Рухлово на Ерофей Павлович. Жаль бросать этот край, где можно поработать с пользой для государства.
1 апреля 1922 года. Чита. Добрались до Читы. Вечером был у главкома. Получил согласие на отпуск. Блюхер говорит, что, если узнают в Ново-Николаевске, что я еду в отпуск, то могут задержать. Есть слухи, что мне дают 10-ю кавалерийскую дивизию. На западе, видимо, назревают новые события.
4 мая 1922 года. Чита — ст. Яблоновая. С Блюхером расстались хорошо. Сегодня утром съездили с ним в горы и сфотографировались. В шесть часов вечера выехал попутным поездом до Иркутска.
8 мая 1922 года. Иркутск. Был у Мулина, который предложил мне должность помкомандарма, но я определенного согласия не дал. У меня остается в мечтах демобилизация, и вместе с ней осуществление мечты о сельском хозяйстве. (Томин хотел организовать на родине сельскохозяйственную коммуну.)»
…Как-то Аверьян зашел в умывальник и остолбенел. На полу лежал завернутый в одеяло ребенок. Аверьян не помнит, как очутился перед командиром.
Николай Дмитриевич развернул одеяльце. Там записка: «Зовут Ниной. Не от радости, от горя бросаю». Пара запасных пеленок. Крохотная, розовенькая девочка потянула ручонками, зевнула, открыла глаза и громко заголосила.
— Не плачь, дурашка, — нежно прошептал Николай Дмитриевич, перепеленывая девочку.
Как заботливая мать, ухаживал Николай Дмитриевич за ребенком, доставал на станциях молоко, поил кипяченой водой с сахаром.
— Вот обрадуется Анюта! — часто восклицал Николай Дмитриевич. — Один сын у меня был и тот умер младенцем. А тут, смотри, какое счастье привалило.
Довести Нину до дома не удалось. Девочка заболела и пришлось передать ее в детский приемник.
Чем ближе подъезжал к дому, тем тревожнее на сердце: приближались минуты расставания с Аверьяном. Он отслужил: уезжает домой.
За годы войны Аверьян возмужал и так изменился, что от прежнего казачонка остался длинный нос с причудливой горбинкой да черные глаза. Он научился ценить себя и, как часто бывает у ординарцев больших командиров, иногда пересаливал в обращении со средним комсоставом. Результат пересола — взбучка от Томина.
Проехали Курган. Здесь вышел из вагона Антип Баранов. Он едет на родину в отпуск, договорились встретиться в Ново-Николаевске. На подходе — Юргамыш. Нервозность командира передается Аверьяну, он то и дело поглядывает в окно, встает, снова садится.
Николай Дмитриевич снял чемодан и поставил его перед ординарцем.
— Это тебе, друг мой верный, неразлучный, на память… — и вышел из купе.
Аверьян бросился к выходу — поезд тронулся.
— Николай Дмитриевич, — закричал Гибин. — Понадоблюсь, покличь, как в восемнадцатом, в огонь и в воду.
— Спасибо, — ответил командир, не поднимая головы. — Будь здоров, Аверя. Прощай!..
Аверьяну не терпится. Открыл чемодан. В нем — новое обмундирование — брюки, гимнастерка, хромовые сапоги, кавалерийская фуражка и давнишняя мечта его — кожанка, точно такая же, как у командира.
Вот и родной дом. Все здесь знакомо до мельчайшей подробности — своими руками строил.
