Человек-невидимка - [12]

—    Лучше бы сразу прижечь рану,— сказал мистер Хакстерс,— в особенности если воспалится.

—    Я пристрелила бы ее! — сказала одна из женщин.

Вдруг собака снова зарычала.

—    Давайте вещи! — послышался сердитый голос, и на пороге появился незнакомец, закутанный, с поднятым воротником и в низко надвинутой шляпе.— Чем скорее вы внесете их, тем лучше,— продолжал он.

По свидетельству одного из очевидцев, он успел переменить перчатки и брюки.

—    Сильно она вас искусала, сударь?— спросил Фиренсайд.— Очень это мне неприятно, что моя собака...

—    Пустяки,— ответил незнакомец.— Даже следа никакого нет. Поторопитесь-ка лучше с вещами.

Тут он, по утверждению мистера Холла, выругался вполголоса.

Как только первую корзину внесли по его указанию в гостиную, незнакомец нетерпеливо принялся ее распаковывать, без зазрения совести разбрасывая солому по ковру миссис Холл. Он начал вытаскивать из корзины бутылки — маленькие пузатые пузырьки с порошками, небольшие узкие — с разноцветной или бесцветной жидкостью, изогнутые склянки с надписью «яд»> круглые бутылки с тонким горлышком, большие бутылки из зеленого и белого стекла, бутылки со стеклянными пробками и вытравленными на них надписями, бутылки с притертыми пробками, с деревянными затычками, из-под вина и прованского масла. Все эти бутылки он расставил рядами на комоде, на каминной доске, на столе, на подоконнике, на полу, на этажерке — всюду. В брэмблхерстской аптеке не набралось бы и половины такой уймы бутылок. Получилось внушительное зрелище. Он распаковывал корзину за корзиной, и во всех были бутылки. Наконец вое ящики и корзины опустели, а на столе выросла гора соломы; кроме бутылок, в корзинах оказалось еще немало пробирок и тщательно завернутые весы.

Освободив все корзины, незнакомец отошел к окну и немедля принялся за работу, не обращая ни малейшего внимания на кучу соломы, на потухший камин, на ящик с книгами, оставшийся на улице, на чемоданы и остальной багаж, который был уже внесен наверх.

Когда миссис Холл подала ему обед, он был так поглощен своей работой — переливанием по каплям жидкости из бутылок в пробирки,— что даже не заметил ее присутствия. И только когда она убрала солому и поставила поднос на стол, быть может, несколько более шумно, чем раньше, так как ее взволновало плачевное состояние ковра, он быстро взглянул в ее сторону и тотчас отвернулся. Она успела заметить, что он был без очков: они лежали возле него на столе, и ей показалось, что его глазные впадины необычайно глубоки. Он надел очки, повернулся и посмотрел ей в лицо. Она собиралась уже высказать свое недовольство по поводу соломы на полу, но он предупредил ее.

—    Я просил бы вас не входить в комнату без стука,— сказал он с необычайным раздражением, которое, видимо, легко вспыхивало в нем по малейшему поводу.

—    Я постучалась, но должно быть...

—    Быть может, вы и стучали. Но во время моих исследований — исследований чрезвычайно важных и необходимых — малейшее беспокойство, скрип двери... Я попросил бы вас...

—    Конечно, мистер. Если вам угодно, вы можете запирать дверь на ключ. В любое время.

—    Очень удачная мысль! — сказал незнакомец.

—    Но эта солома, сударь... Осмелюсь заметить...

—    Не надо! Если солома вас беспокоит, поставьте ее в счет.— И он пробормотал про себя что-то очень похожее на ругательство.

Он стоял перед хозяйкой с воинственным и раздраженным видом, держа в одной руке бутылку, а в другой — пробирку, и весь его облик был так странен, что миссис Холл смутилась. Но она была особа решительная.

—    В таком случае,— заявила она,— я бы хотела знать, сколько вы полагаете...

—    Шиллинг. Поставьте шиллинг. Я думаю, этого достаточно?

—    Хорошо, пусть будет так,— сказала миссис Холл, принимаясь накрывать на стол.— Конечно, если вы согласны...

Незнакомец отвернулся и сел спиной к ней.

До самого вечера он работал, запершись на ключ и, как уверяла миссис Холл, почти в полной тишине. Только один раз послышался стук и звон стекла, как будто кто-то толкнул стол и с размаху швырнул на пол бутылку, а затем раздались торопливые шаги по ковру. Опасаясь, уж не случилось ли чего-нибудь, хозяйка подошла к двери и, не стуча, стала прислушиваться.

—    Ничего не выйдет! — кричал он в ярости.— Не выйдет! Триста тысяч, четыреста тысяч! Это необъятно! Обманут! Вся жизнь уйдет на это! Терпение! Легко сказать! Дурак, дурак!

Тут кто-то вошел в трактир, послышались тяжелые шаги, и миссис Холл должна была волей-неволей отойти от двери, не дослушав.

Когда она вернулась, в комнате снова было совсем тихо, если не считать слабого скрипа кресла и случайного позвякивания бутылок. Очевидно, незнакомец снова принялся за работу.

Когда она принесла чай, то увидела в углу комнаты, под зеркалом, разбитые бутылки и золотистое, небрежно вытертое пятно. Она обратила на это его внимание.

—    Поставьте все это в счет,— огрызнулся он.— И, ради бога, не мешайте мне! Если я причиняю вам какой-нибудь убыток, ставьте в счет.— И он снова принялся делать пометки в лежавшей перед ним тетради...

—    Знаете, что я вам скажу? — таинственно начал Фиренсайд; разговор происходил вечером того же дня в пивной.