Человек находит себя - [37]

— Вот что, Татьяна Григорьевна, — сказал Алексей, — послушайтесь вы меня, побывайте разок-другой в третьей смене, поговорите с Любченко. Мастер он хороший, человек с совестью и кое-что вам расскажет. — Алексей замолчал и, подумав, добавил: — Для пользы дела, ясен вопрос? Я тут которую ночь со своей хитрой машинкой вожусь, настраиваю… так мы с ним говорили. В общем, удивляется он сам себе. Вечно его смена была в отстающих, Шпульников тоже еле-еле управлялся, а тут… как только смену вам Костылев передал, обе остальные в полтора раза больше задание делать стали. Приходите, бросьте на вечерок свою итальянскую бухгалтерию, потолкайтесь в третьей смене, все равно по ночам не спите. Помните, я на станции вас встретил, вы еще смеялись насчет «людоедства»? Ясен вопрос?

В дверях цеховой конторки показались чумазое лицо и цыганские глаза Васи Трефелова. В улыбке обнажились его белые зубы.

— Бил свиданья час, не спугнуть бы вас! — проговорил он и рассмеялся.

Алексей сердито сдвинул брови:

— Не можешь без трепотни? — Он обернулся к Тане. — Так вы учтите, картинка может проясниться…

Вечером Таня сказала Варваре Степановне:

— Я ночью уйду в цех. Дело там небольшое сделать надо. Так вы не удивляйтесь, если утром не окажется меня дома.

Варвара Степановна насторожилась:

— Уж не одной ли хворью с Алешкой моим заболели, Танечка? — в голосе ее звучала тревога. — Смотрите, на кого вы похожи стали! У нас в гроб краше кладут. И что это только творится у вас там на фабрике?

— Ничего особенного, — поспешила успокоить Таня — Просто трудновато в новой обстановке. Скоро все наладится, вот увидите.

Из мастерской вышел Иван Филиппович.

— Что, Танюша, не везет, что ли? — спросил он, сдергивая с носа очки.

— Не говорите, Иван Филиппович.

— Это ничего. Я, пока до звуковых секретов дерева добрался, тоже сколько добра на дрова перевел. Но уж зато, как зазвучала первый раз скрипка по-настоящему, все беды забыл! Все будет хорошо, вот увидите, так что не огорчайтесь… Варюша, а как там насчет ужина? — обратился он к жене.

— Что это с тобой? — насторожилась Варвара Степановна. — Когда так не дозовешься, а сегодня сам напрашиваешься?

— Работа так подошла, перерыв требуется. — Иван Филиппович подошел к окну, где на подоконнике стояли горшочки с комнатными цветами. — А тут, Варюша, на твоем цитрусе опять букашки завелись, — сказал он, поворачивая кустик лимона, — надо их будет дустом поперчить. — И снова заговорил с Таней: — Не знаю я такого дела, Танюша, которое сразу получалось бы гладко. Все с трудностей начинаются. И победа, бывает, через первоначальные поражения приходит.

— А головная боль, Танечка, начинается с дедовой болтовни, — вставила Варвара Степановна, направляясь в кухню. — Садитесь-ка за стол, — добавила она, скрываясь за дверью.

Несмотря на отвратительное настроение, Таня рассмеялась.

Иван Филиппович уселся за стол, жестом пригласил Таню:

— Учтите, что женская мудрость берет свое начало…

— Ты вот что, Иван Филиппович, — перебила его супруга, возвращаясь с миской окрошки, — если будешь Таню за столом разговорами донимать, я тебя в сенях кормить буду, а дверь в дом на крючок стану запирать, понял? — Вооружившись поварешкой, она стала разливать окрошку по тарелкам.

Иван Филиппович подмигнул Тане и показал на поварешку:

— Вот про это самое я и хотел сказать: женская мудрость начинается вот с него, с кухонного предмета, ежели его в правой руке зажмут!

Сказав это, он как ни в чем не бывало склонился над тарелкой. Усы его вздрагивали.

Таня улыбнулась.

— Это что, Иван Филиппович, победа или поражение? — спросила она.

— Пока победа, — ответил он, протягивая за солонкой руку. — Поражение будет после, когда вы уйдете. Явления меняются местами, в семейной жизни частенько такое бывает, так что, Танюша, рекомендую: никогда не «женитесь».

После ужина Таня прилегла без всякой надежды заснуть, но, против обыкновения, через пять минут сон уже сомкнул ее веки. На миг возникло ощущение, будто она погружается в темную, тепловатую воду. Из мглы выплыло улыбающееся лицо Ивана Филипповича. «Победа!» — проговорил он одними губами и, прищурившись, подмигнул Тане.

Когда в половине двенадцатого зазвонил будильник, Таня удивленно подняла голову. Ей показалось, что она едва успела заснуть.

2

Ночью, увидев Таню в цехе, Любченко удивился:

— Что это вы, Татьяна Григорьевна, не в свою смену пожаловали? Я бы на вашем месте спал да сны разглядывал.

— А мне вот не спится. Сюда в цех потянуло, хочу перенять ваш опыт.

— Мой опыт? — удивился Любченко.

— Да. Сейчас я вам объясню… Мне Соловьев посоветовал. — И Таня коротко рассказала о причине своего прихода.

— Понятно. — Любченко нахмурил брови. — Пошли!

Он повел свою гостью по цеху. Все станки работали. Цех был наполнен ровным спокойным гулом. Сухо шелестела стружка. Работа шла размеренно; ни в чем не чувствовалось ни суеты, ни бестолковщины.

Таня ходила рядом с Любченко и в душе завидовала. Ведь это тот же — ее цех, те же — ее станки, только люди другие и обстановка совсем не та. Пока Любченко занимался с нею, никто не подошел к нему; видно было — каждый занят своей привычной работой.