Человек находит себя - [38]

Из-за шума говорить в цехе было трудно. Любченко повел Таню в цеховую конторку.

Они сели у стола. Любченко рассказывал, покатывая ладонью косточки на счетах, и та обстановка, в которую с первых дней попала Таня, прояснялась для нее все больше и больше.

— Наши-то две смены по одному, по два изделия гонят, а все остатки, все «концы» вам достаются, да вам еще и свое задание выполнять надо. Пока Костылев первой сменой сам командовал, все «концы» мне доставались, редко когда Шпульникову, ну а теперь… Да вот сами смотрите…

Любченко взял со стола листок со сменным заданием и показал Тане. Там было заполнено только пять строк, пять номеров деталей платяного шкафа обрабатывались на станках в его смене. Ни в одной партии не было меньше шестисот штук. Да, тут можно было хорошо наладить работу!

— Вы на себя нашу судьбу приняли, — сказал Любченко, заканчивая свой рассказ. — Все «концы» вашей смене достаются. Да и основное задание Костылев дает вам — будь здоров! Все, что труднее, что хлопотнее, то и ваше! Честно сознаться, я просто удивляюсь, как это вы еще тянете. На вашем бы месте пять профессоров со второго дня зашились бы.

— Анатолий Васильевич, а вы не хотите; отдохнуть немного? — спросила Таня после длительной паузы.

— Как это?

— Очень просто. Позвольте мне две-три смены поработать за вас. Если не доверяете, оставайтесь здесь же, присматривайте за мной.

— Валяйте! — оживляясь, сказал Любченко.

Они снова вышли в цех. Любченко подробно знакомил Таню с работой смены. Она заметила: рабочие с недоверием, настороженно поглядывают на нее.

У одного из фрезеров станочник, пожилой, с морщинистым бритым лицом, обратился к Любченко:

— Вы чего это, Анатолий Васильевич, никак смену передаете? — В голосе его слышались тревожные нотки.

— Да, — неосторожно пошутил Любченко, придавая лицу самое серьезное выражение. — Можете познакомиться с новым мастером.

— Ну уж нет, это вы бросьте, пожалуй! — сверкнув глазами, густым голосом ответил рабочий. — Недавно только наша смена выправилась, так нешто обратно под склон пихнуть ее надо? — Он устремил острый взгляд на Таню и, не скрывая неприязни, язвительно спросил: — Свою-то смену напрочь уже завалили?

Таня вспыхнула. У нее возникло такое чувство, как будто она только что провалилась на экзамене.

— Это я пошутил, Егор Егорыч, — поспешил успокоить Любченко. Щеки его, обычно бледные, покрылись ярким румянцем от такого неожиданного оборота шутки.

— Ты, брат, шути, да не зашучивайся, — уже успокаиваясь, предостерег Егор Егорович. — Шутка от ума должна быть. У меня так-то вот братан в молодости «пошутил». Хлебнул лишнюю стопку да и полез впотьмах в подворотню. Хоть бы лез-то дурак спокойно, а он возьми да и залай по-собачьи. И до чего похоже — чистый кобель… Так ему теща полчелюсти зубов коромыслом выщелкала. Не разобралась — думала, в самом деле пёс…

Он еще раз недружелюбно взглянул на Таню и принялся за прерванную работу.

Таня осталась в цехе. Любченко ушел в конторку и занялся нарядами.

Через некоторое время Таня с удивлением убедилась, что ей почти нечего делать. Работа шла как бы сама собой. Только изредка для надежности приходилось проверять размеры да пересчитывать детали. Во второй половине ночи она попросту начала скучать. «Ну, по правде сказать, это тоже не работа, — подумала Таня. — Но какая у Костылева цель так распределять нагрузку? Или он в самом деле намерен меня „утопить“?»

Думая так, она вошла в конторку. Любченко спокойно читал газету.

— Видите, у меня сегодня благодаря вам и вовсе курортное состояние, — сказал он, сладко потягиваясь и откидываясь на спинку стула. — Сижу вот и ничего не делаю. Ну, каково впечатление? Спать, наверно, хотите до смерти?

— Не спать, а ругаться изо всех сил хочу, — ответила Таня. — Не знаю, как утром за свою смену приниматься… Знаете что, «подарите» мне еще две-три смены. Хочу поглубже разобраться в обстановке, да и с людьми познакомиться не мешает. Согласны?

— Вы же свалитесь от этой двойной нагрузки, — предостерег Любченко. — Отдыхать-то когда будете?

— Не бойтесь, вытяну! Не уставая, можно и жизнь проглядеть.

— Ну не скажите!

В конторку заглянул Вася Трефелов.

— Анатолий, айда Лешкин автомат пробовать! Сейчас ставить будем, — позвал он Любченко и, выгнув бровь, продекламировал из Пушкина:

— «Но близок, близок миг победы.

Ура! мы ломим; гнутся шведы…»

И сразу же позади него раздался голос Алексея:

— Слушай-ка, ты, «победитель», топай в механичку, я там на верстаке ключ на двадцать семь забыл.

Вася скрылся. Алексей вошел в конторку:

— А-а, и вы здесь, — обратился он к Тане. — Что, не спится опять?

— Вам пришла помогать. Принимаете помощников?

— Помощников? — усмехнулся Алексей. Лицо его вдруг стало серьезным. — Если бы кто мне по-настоящему помог! Только нету, Татьяна Григорьевна, такого человека поблизости. Кроме Горна, ко мне и носу никто не совал. А Александр Иванович все еще в командировке. Ну была не была, а пробовать все равно надо! Пошли, Анатолий, — обернулся он к Любченко, — поможешь маленько.

Таня вышла в цех следом за ними. Подошла к станку Алексея. На столе карусельного фрезера лежало какое-то непонятное устройство.