Человек на балконе - [59]

— Брат, салам алейкум…

Оглядываюсь. Стоит молодой лоб. Одет недорого, но вполне прилично.

— Брат, помоги деньгами, работы нет…

Достаю бумажник, вынимаю мелочь, тенге двести. Пауза. Не берет.

— Брат, дай нормально…

Достаю пятьсот тенге. Меня душит жаба, но я их ему отдаю. Он берет деньги и не благодарит. Просто разворачивается и бормочет:

— Котакбас.

Ближе к концу фонтана я увидел, как очень грязный с виду бомж в потертом пиджаке читал на скамейке стихи. В его глазах я увидел себя. Вполне возможно, что «Неделька» станет приютом для бездомных поэтов, наподобие фонтана в сквере Вашингтон в Нью-Йорке. У ее обитателей есть для этого все, ничего не нужно покупать.

Придя домой, я включил телевизор. На экране демонстрировали новый эпизод популярной в народе телепрограммы «Давай поженимся». После десяти минут просмотра мне стало физически плохо. Дабы привести себя в порядок, я по привычке упал на кулаки.

Раз, два, три, четыре…

«Если где-то и есть Бог, — думал я, отжимаясь и потея, — то он, конечно же, способен позволить землетрясениям и взрывам уносить жизни тысячей людей в течение нескольких минут, однако никакой Бог не может быть столь жестоким и бесчеловечным, чтобы дать согласие на существование этой передачи, и более того, показывать ее миллионам невинных жителей Республики Казахстан. Бог бы не допустил существования такого обильного концентрата вселенской боли в одном шоу».

Пять, шесть, семь, восемь…

«И если в мире есть Бог, то в мире есть и Сатана. А у Сатаны, как известно, есть чувство юмора. Сатана бы не поручился за эту передачу. САТАНА БЫ НЕ ПОЗВОЛИЛ ЕЙ СУЩЕСТВОВАТЬ. Если бы в мире был Сатана, то он бы выглядел как Самсон Безмятежный, и шоу «Давай поженимся» вызвало бы в нем такое количество праведного гнева, что он бы вырвался из щелей ада и погрузил бы этот мир в пучину вечного небытия. Сатана ни за что бы не позволил фразам типа: «Личная жизнь 44-летнего массажиста до сих пор складывалась не очень удачно, но он готов пробовать снова» — появляться на экранах телевизора. И эта претенциозная пошлость, безудержная вульгарность ведущей и свах, которые пытаются свести потенциальных насильников и профессиональных онанистов вместе с глупыми бабищами с крокодильими лицами и птичьими мозгами».

Девять, десять, одиннадцать, двенадцать…

Ну, и где ваш Бог, люди? Бога нет. Шоу «Давай поженимся» является достаточным для меня доказательством отсутствия божественных сил. Смерть — это конец. Души не существует. В жизни нет смысла. Мы лишь корм для червей, причем, достаточно неудачный, потому что нам придется разделять пространство и время вместе с шоу «Давай поженимся» в течение нескольких десятилетий, пока наше сердце не остановится, пока какой-нибудь несчастный случай или глупое совпадение не умертвит нас и наши тела не засыпят при помощи лопаты кусками мокрой грязи, наши тела, которые будут гнить и разлагаться и находиться в желудках насекомых, пока их не выделят обратно в экосистему, полностью забыв об их предназначении.

Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…

«Однако передачу «Давай поженимся» не забудут никогда. Мощь ее мерзости способна прорываться через трещины пространства и континуума, пробиваться через Вселенную и разрушать черные дыры. Когда настанет конец света, останется только чернота и яркие воспоминания об ужасах этой телепередачи, которые оставят свой отпечаток и на небытие и навсегда отменят случайность повторного появления жизни на Земле».

Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…

Я выключил телевизор и лег на диван. И вдруг честно подумал про себя: «А ведь я никто в этой жизни — просто кусок говна». Лузер. Неудачник. Мало ведь кто из людей может себе в этом искренне признаться. Живу один, смешными делами занимаюсь, бабу ни одну удержать не могу. Так и не сумевши стать ни рок-звездой, ни иконой стиля, ни знаменитым художником. Только и делаю, что вечно нахожу красоту в вещах, абсолютно меня не касающихся.

С этой мыслью я решил, что пора со всем этим кончать. Быть трусом утомительно. Я решил принять судьбу без глубоких изнурительных размышлений. Я решил умереть. Причем сделать это самым простым, мужским и понятным образом — напиться до смерти. В 27 лет — самое время, как Артюр Рембо. И пусть никто из них, живущих в дымке, меня больше никогда не вспомнит и не найдет. Подумаешь, еще одна строчка в бесконечной статистике суицидов Республики Казахстан.

Дальнейшее происходило как бы в тумане. После первой бутылки Jack Daniels я погрузился во внутренние монологи неудачника. Они были скорее унылые, однообразные и без конца повторяющиеся, словно незаконченные списки государственных закупок. Я начал анализировать все неверные повороты на своем пути, приведшие меня в этот ужасный жизненный тупик. Расхаживая по переулкам своей памяти, я вспоминал год проебанный тогда-то, весну проебанную тогда-то; женщину, серьезные отношения с которой я проебал тогда-то. «Дурак, дурак», — стонал я устало. И прокручивал в голове все упущенные возможности снова и снова, приукрашивая их значимость, разрывая их, а затем снова их склеивая.

Я вдруг вспомнил, что когда-то хотел стать художником. Хотел рисовать престарелых женщин на улицах европейских городов, вяжущих замысловатые шали. Да-да, пить красное вино, носить шерстяной шарф и пребывать в состоянии перманентного возбуждения.