Человек на балконе - [61]

С этой мыслью я взобрался на табуретку и, закрыв глаза, подготовился к прыжку. Но в этот момент в дверь кто-то позвонил. Я подумал, какая же сволочь эта жизнь, но все равно спустился на пол и пошел открывать. По пути посмотрев на часы — шесть тридцать утра. Два поворота замка, щелчок, небольшое пьяное усилие и скрипящая пошарпанная дверь открылась в серый обоссанный соседями подъезд.

За дверью с двумя чемоданами в руках, в большой широкополой шляпе и белом пальто стояла Джулиана. Ее красивое усталое бледно-оливковое лицо дергалось, тряслось и почти плакало. Не знаю, как на тот момент я выглядел, но еще мгновение, и у нее случилась бы истерика.

Я, грустный, пьяный, но освобожденный, молча взял ее чемоданы и занес в квартиру. Она также молча вошла и… все исчезло. Обоссанный подъезд, гниющий мусор в квартире, бутылки, балкон, темные люди внизу, горы, весенний холод, мир, жизнь, смерть, возвращение в жизнь… Все пропало. Я сам пропал.

А я ведь уже не хотел возвращаться. Но в ту ночь, всю ночь, мы делали любовь.

37

Последние несколько месяцев я был занят реальной жизнью. Много чего произошло, приятного и неприятного, однако, несмотря на обилие замечательных событий, вел я себя на протяжении всего этого длинного периода жизни весьма и весьма достойно. На женщин я не соблазнялся, хотя они того и желали, дал нескольким друзьям денег, сохранял простые и насмешливые отношения, вкушал здоровую пищу и вообще оставался образцовым гражданином и джентльменом. Скорее всего, я просто жил. Дышал, ел, пил. Даже случайно встретившийся вчера на улице художник Буксиков сказал, что моя карма стала более светлая, а биополе приобрело позитивные краски. Хотя, он же художник, этот Буксиков. Мало ли что ему в голову взбредет.

Джулиана переехала ко мне и запретила мне пить. Как только я подносил очередную кружку пива ко рту, она тут же выхватывала у меня его из рук со словами «Don’t be COGLIONE, plea-ase, CRETINO-O-O!..». Как она сама выразилась: «Я в Казахстане ненадолго, и должна совершить хотя бы один благотворительный жест, эдакий хороший поступок, как мать Тереза. Моим хорошим поступком будет спасти Рашева от пьянства». Возможно, она видела, что я еще не совсем потерян и еще совсем не поздно спасти мою душу. Материнские инстинкты в ней очень сильны, а что может быть благороднее для такого человека, чем спасти чужую душу? Особенно такую душу, как моя.

А вчера мы были на свадьбе Айгеримы, с которой Джулиана удивительным образом подружилась. Да, и такое в жизни бывает. Жарким июньским днем, ровно в 11 утра нас из дома забрал украшенный разноцветными лентами большой белый лимузин. Автомобиль в Казахстане — больше, чем автомобиль. Наши люди могут взять на себя неподъемные кредиты, заложить имущество и продать почку, но на свадьбе у них обязательно будут лимузины, «лэндкрузеры, «эскалады» и «рэнжроверы». У меня есть знакомый, у которого в гараже стоит три Porsche, но у которого нет нормального жилья. И для меня он — типичный такой продукт нашей эпохи.

— У вас такие большие машины, потому что бензин в 6 раз дешевле, чем в Европе! — сказала мне Джулиана.

— Нет, это потому, что у нас такой комплекс неполноценности, — ответил ей я.

За день мы объездили Шымбулак, Звездную поляну, Старую площадь, Новую площадь, парк 28 гвардейцев-панфиловцев, ЗАГС и мечеть. В каждой локации приходилось выходить из машины, потеть на жаре и фотографироваться. Так я еще никогда не потел. Я обливался, захлебывался потом. Где-то в полдень, фотографируясь возле вечного огня, я кажется забрызгал своим потом подружку невесты. Из моего праздничного шалбар-костюма можно было выжать Марианскую впадину. Я мечтал о холоде. Я думал об Астане. Я грезил о замерзшей казахской степи, о тундре, где бродят дикие волки и снежные барсы. Я хотел замерзнуть насмерть. Замерзнуть в твердом льду гротескным манекеном, чтобы сосульки свисали с ноздрей. Я посмотрел на Джулиану. Она задыхалась в огромных влажных кругах на зеленом платье, с солнцезащитных очков стекали крупные капли. Ее поры могли залить собой озеро Балхаш. Мне стало легче. Она потела похуже меня. Рядом с ней я выглядел бледной меланомой, засохшей от недостатка солнца. Мне показалось, что испепеляющая жара рассеивается исходящим от нее золотистым свечением. И зазвучал хор, и запах цветов проник мне в ноздри и появился новый прилив сил. «Моя соперница, моя судьба, мой жизненный партнер, — подумал про себя я. — Вместе мы никогда не пропадем».

Вечером, когда мы подъезжали к ресторану в Алма-Арасане, небо угрожающе потемнело, раскаты грома прогремели над головой, налетел шквал, деревья согнулись под натиском горного ветра и на город, наконец, спустилась прохлада. У входа нас закидали шашу, одна конфета попала мне прямиком в глаз и от неожиданности я громко крикнул: «Еб твою!». Обильно украшенные золотом татешки с невообразимыми лакированными сооружениями на голове посмотрели на меня недоверчиво, но потом все равно вытянули вперед губы, чтобы поцеловать. Ресторан назывался «Император». Ох, уж эти комплексы…

Внутри остро пахло крепкими женскими духами и баней. Стены были облицованы розовым мрамором и древнегреческими колоннами из гипса. Огромный зал был обильно заставлен драпированными столами, на которых стояли мясные нарезки, салаты, порезанный треугольником хлеб и сразу фрукты. Публика, состоявшая из 500 разнообразных родственников, приехавших со всех уголков страны, громко захлопала в ладоши. Начиналось веселье.