Человек на балконе - [38]

— Если мы поедем быстро, то доедем пораньше. Если медленно — то попозже, — многозначительно произнес Капитан Очевидность.

— Прошел целый год, и мы снова едем на Капчагай, — сказал задумчиво ЧЗМИ.

— Ни хуя за этот год не изменилось — все те же лица, те же места, та же работа. Вы. Личные проблемы. Я, например, деньги коплю, чтобы съебаться отсюда. Прибыльный бизнес делаю. Куплю недвижимость где-нибудь в Нью-Йорке, поменяю местоположение на лучшее.

— Да уж, каждая страна в этом мире выполняет функцию предназначенного ей свыше органа. Казахстан — это определенно жопа. У нас даже моря нет, и поэтому мы едем на вонючий Капчагай, — съязвил Алмазян.

— Проблема в том, что от себя не убежишь, это мне еще Оспанов говорил, — ответил я.

— Не важно, где вы живете. И если внутри у вас все ок, то вместо того, чтобы жаждать изменений, вы будете хотеть, чтобы мир застыл.

— Не неси ересь, Ерж, — сказал Алмазян.

— Что значит не важно, где вы живете? Мы другие и отличаемся от всего остального мира. Это Азия. У нас другие отношения. Другие ценности.

— А какие они, особенные ценности?

— Ну, мы ненавидим геев, например.

— Как-то не тянет на суть казахской цивилизации. Правда заключается в том, что нет никакой особенной Азии и особенных азиатских ценностей. Есть древние, архаичные, жестокие обычаи — красть невест, раболепствовать перед властью, губить любую другую точку зрения и ни во что не ставить человеческую жизнь. Есть религии, ислам и христианство, которые вполне могут уживаться вместе. Есть «особенное» советское прошлое, но ведь совок не зародился в Казахстане!

— Воровать — вот наши ценности, — уверенно сказал ЧЗМИ.

— Все воруют.

— Ну, не надо за всех говорить. Если ты воруешь — это не значит…

— Да, ворую. Потому что хочу, чтобы у мамы в Кордае крыша в доме не протекала. Чтобы мои будущие дети никогда не знали, что такое чувство голода. Прадед и прабабка знали, потому что прошли через Голощёкина и коллективизацию. Аташка с апашкой тоже знали, потому что жили в послевоенное время и пережили несколько страшных зим. Родители знали, когда стояли в бесконечных очередях за хлебом и молоком в начале безденежных 90-х. Я тоже помню чувство пустого холодильника. Не жуткий голод, конечно, но и это страшное чувство — пустой холодильник.

— Бля, в этом-то и проблема. Чувство голода настолько глубоко засело в нашей генетической памяти, вот мы и отрываемся, как в последний раз. Только мы никогда не сможем насытиться.

— Надо было баб взять, — грустно заметил Капитан Очевидность.

Рассуждая так, мы не заметили, как тихо достигли пункта своего назначения — город Капчагай и его искусственное водохранилище, осаждаемое ежегодно массовым алматинским пролетарием. На фоне теплой пыли вдалеке виднелись яркие, вульгарные постройки казино. Острый запах мусора и мочи стоял над лысой почвой и под ослепляющим степным солнцем. Водохранилище, нужно пояснить, было создано аж в 1970 году для регулирования реки Или, а не для летнего отдыха и ловли рыбы, поэтому его окрестности довольно тусклые и ничем не примечательные. Проехав несколько пляжиков и небольших зон отдыха, мы остановились в гостиничном комплексе «Золотой Емеля», бывшем «Ассорти», который, по последним данным, был приобретен в личное владение министром обороны РК. Я не знал главу военных Казахстана даже по имени, однако причастность зоны отдыха к милитарии меня волновала — внутри я всегда чувствовал себя солдатом.

Бодрым шагом готовых на все людей мы вышли из машины и направились в фойе гостиницы. На то, чтобы найти и снять себе номер, у нас ушел час. Сервис на казахстанских курортах всегда поражал меня своей медлительностью — комфорт здесь вечно требует времени. Нервы, потерянные во время поездки, встреч с гаишниками, общения с менеджерами, администраторами, официантами, уборщицами, продавцами во всяческих комплексах напрочь перебивают настроение отдыха. Однако мы были молодыми, крепкими людьми, мощь и сила наша вдохновляла и заставляла не обращать внимания на подобные мелочи. После нечеловеческой борьбы со строгой девушкой на ресепшн мы сняли люксовый номер на втором этаже и, наконец, разгрузили свои сумки. Очень хотелось есть.

Мы спустились с голыми торсами к бассейну, мимо бильярдной, бани и ресторана. По выложенному плиткой променаду гуляли такие же полуобнаженные бездельники, как мы, и несколько симпатичных девушек. Откормившись жареной курицей, наша веселая четверка окунулась в воду и продолжила свой путь дальше, к пляжу. Проходя по мостику через небольшой вонючий пруд, над которым носились жуки, комары и другая мелкая тварь, я заметил, как под слизкой, грязной водой плыл какой-то хвостатый мерзавец — ужасно непропорциональный грызун, похожий одновременно на бобра и на суслика. Возможно, что это был мутант, родившийся из чьей-то блевотины, выросший в радиоактивных условиях и пожирающий по ночам маленьких человечьих детей. «Я бы мог написать про это существо книгу ужасов, как Стивен Кинг, и стать знаменитым!» — улыбчиво подумал про себя я.

Местность пляжа была в меру запущена. Тут и там попадались сигаретные бычки и пустые бутылки от пива. Но еще более запущенными казались бледные, неспортивные, животастые люди — местные и приезжие — отдыхающие на грубом песке. Все неудобно лежали там: девочки, пацаны, их родители. Мы примостились на шезлонгах, распили привезенный с собой Jack Daniels, и мне похорошело. Вода в озере казалась купоросово-синей, легкий ветерок был свеж, солнце нещадно палило, и вдалеке на поверхности миниатюрных волн показался белоснежный катер. Почти как в Монте-Карло, почти.