Человек может - [23]

Марья Андреевна возражала.

— Нет, нет, — весело ответил Айзенштадт, — при всем моем уважении к вам, скажу прямо… — Он смешливо прищурился. — На этот вопрос могут быть только две точки зрения: одна — моя и другая — ошибочная…

Ни на минуту не умолкала и Софья Аркадьевна. Ее грудной смешок тревожил и волновал Павла.

— …Очень просим, — говорил Барской своим высоким и вместе с тем приглушенным голосом Косенко. — Очень вас просим. Это такое большое для всех нас удовольствие…

Барская отказывалась, но, сдавшись на просьбу Марьи Андреевны, села за пианино.

Павел, как вынул спичку, собираясь зажечь ее, так и замер посреди комнаты. Пианистка играла ту самую песню, которую пел женский голос там, в парадном, когда он вышел из тюрьмы.

…Над пыльной, раскаленной закатной степью, поросшей тревожно шумящей полынью, распластав огромные крылья, парил орел. В безысходной тоске он рвал когтями покрытую жесткими серыми перьями грудь, и капли крови — одна за другой — кап-кап-кап — падали в горькую пернатую полынь, и не было конца этой боли и этой муке…

По телу у Павла пробегал морозец удивительного ощущения. Хотелось не то заплакать, не то стукнуть кулаком по столу: «Еще не все пропало! Верьте мне! Я еще сделаю что-то очень хорошее!..»

Когда Барская, привычно улыбаясь, обернулась на аплодисменты, к ней подошел Павел.

— Что это вы играли?

— «Жаворонок» Глинки — Балакирева.

— «Жаворонок»? — с сомнением повторил Павел. — И песня есть такая?

— Романс.

Между небом и землей

Песня раздается —

Неисходною тоской… —

негромко запела пианистка.

— Не может быть! — убежденно сказал Павел.

— Что не может быть? — не поняла Барская.

— Не может быть — жаворонок, — повторил Павел. — Как же так — жаворонок?.. Вы слышали — как он поет? Это веселая, весенняя птица, и поет она весело, радостно. А это… это другая песня.. Это совсем не похоже на жаворонка…

Он чувствовал себя обманутым.

Барская потом осторожно осведомилась у Марьи Андреевны о Павле.

— Это наш друг, — лаконично ответила Марья Андреевна.

— Очень оригинальный человек, — заметила Барская, для которой, как это часто бывает у музыкантов, музыка никак не была наполнена конкретным содержанием.

Прощаясь, Софья Аркадьевна задержала в своей жесткой, сильной руке руку Павла и лукаво улыбнулась.

— Так мы вас ждем, — сказала она подчеркнуто громко.

…— Павел дома? — спросила Софья Аркадьевна, придя на следующий вечер.

— Дома, — ответил Алексей, который открыл ей дверь. — Входите, пожалуйста. — Вслед за ним вышла в переднюю Олимпиада Андреевна. — Сейчас я его позову.

— Пожалуйста. Такая беда! У нас перегорели пробки, и нет света. Я хотела попросить его починить.

— Там тебя просит Софья Аркадьевна, — сказал Алексей сухо.

Павел надел пиджак и, ощущая неловкость даже в спине, словно за ворот попали остья, отправился вслед за соседкой.

В передней со свечкой в руках стоял Олег Христофорович.

— Добрый вечер, — сказал он рассеянно Павлу. — У нас нет света. Перегорели пробки.

— Да, — сказала Софья Аркадьевна, — Павел Михайлович обещал помочь. Я очень на это рассчитываю. Вы понимаете в электричестве?

— Да нет, — ответил Павел, — не очень. Но давайте, попробую… Пробок запасных у вас нет?

— Нет. Скоро год, как прошу домработницу купить. Хоть бы ты позаботилась, — сказал жене Олег Христофорович.

Павел вывинтил пробки, осмотрел их, поставил «жучков». Свет по-прежнему не загорался.

— Вы не беспокойтесь, не беспокойтесь, — сказал Олег Христофорович. — Мы вызовем монтера. Где только найти его вечером?

— А у вас раньше не было там «жучка»? — спросил Павел.

— Был, — ответил Олег Христофорович. — Я сам как-то вставил. Собрался на следующий же день заменить настоящим предохранителем, но по рассеянности забыл.

Павел снова осмотрел счетчик. Он заметил, что один из вводов у клеммы перегорел и оплавился.

— Нельзя же ставить такого «жучка», — стал он выговаривать Олегу Христофоровичу. — У вас вся проводка могла сгореть. А она у вас скрытая, заделана в стенку. Попробуй потом почини…

— Так я ведь — тоненький волосок, — удивился Олег Христофорович.

— Да. Но он тоже перегорел, и я туда втиснула головную шпильку, — созналась Софья Аркадьевна.

— Так, выходит, и вы — электрик, — улыбнулся Павел. — Ну что ж, тогда помогите мне. Вот, придержите, пожалуйста, этот ввод.

Сам он взялся левой рукой за клемму, а правой, словно невзначай, прикоснулся к свободной руке Софьи Аркадьевны.

— Ой, — испуганно вскрикнула Софья Аркадьевна и отдернула руку. Пришла в себя и спросила дрожащим голосом: — Вас не убьет?.. Вы ужасно наэлектризованы!

— В самом деле? — удивился Павел. — А я и не заметил…

Зажегся свет. Софья Аркадьевна пригласила Павла осмотреть коллекцию фарфора и выпить чаю.

Комната, куда проводила его Софья Аркадьевна, была убрана на восточный лад: на полу и на стенах — ковры, огромная, в полкомнаты, тахта с подушками в виде валиков, над тахтой на ковре винтовка со снайперским прицелом и немецкий кортик.

— Что это за пушка у вас? — заинтересовался Павел.

— Это моя винтовочка, — ответила Софья Аркадьевна. — Уже такая же старушка, как я. А сознайтесь — трудно сейчас поверить, что я когда-то из нее стреляла?