Папа послушно лег, но мама оставила в спальне ночник и продолжала возиться. Бубырь ворочался, скрипел пружинами, дрыгал ногами, так что стонала задняя спинка кровати, и все-таки загнал маму в постель.
— Что за противный мальчишка! — ворчала она укладываясь.
Но ночник она не потушила. Более того: она зашуршала газетами, собираясь читать.
Бубырь знал, что это не опасно, но у него уже иссякли силы. В ту самую секунду, когда он готов был застонать, мама уронила газету на пол и легонько всхрапнула, как будто пробовала какую-то носовую струну. Словно дожидавшийся этого, папа поспешно прошлепал босыми ногами, потушил ночник и улегся, едва слышно покрякивая от холода. Заснули быстро.
Лежать в темноте, не спать и слушать храп, пусть даже собственных родителей, не очень увлекательное занятие. Чтобы все-таки не заснуть, Лёня начал вспоминать стихи. Он любил стихи про войну, походы и сражения, в крайнем случае — смешные стихи или хотя бы про драку, и сейчас силился вспомнить такие, но почему-то в голове у него завихлялись совсем другие стишки, которые он учил еще малышом в детском саду:
Плутишка зайка серенький
Под елочкой сидит…
Лёня увидел этого зайчишку, его веселые рыжие глаза, плотно прижатые уши, похожие на две варежки, и тонкие, прямые кавалерственные усы… Заяц белыми лапами лихо бил по красному барабану и тоже читал какие-то стихи, а рядом стоял черт первого разряда и ядовито ухмылялся…
Потом исчезли и заяц и черт, а Лёню словно кто-то толкнул. Он приподнял голову и испуганно оглянулся, не в силах сообразить, почему он проснулся, но смутно чувствуя, что он обязан что-то сделать. Лёня посмотрел на тусклые в свете уличных фонарей стенные часы: без пяти час. И тотчас все вспомнил.
Он подскочил на кровати; она жалобно всхлипнула, и он, вздрогнув, оглянулся на кровать родителей. Нет, спят… Сопя, почесываясь, он оделся довольно быстро, но, натягивая штаны, понял, что забыл надеть лифчик и чулки. Подумав, он махнул рукой и сунул в валенки голые ноги. Еще вечером он решил, что прятать ошейник в квартире опасно. Лучше всего было схоронить его в сарае.
Дверь в коридор была открыта. Он вышел, гордясь тем, как ловко у него все выходит, и сожалея, что никто этого не видит. Он надел пальто, шапку и шагнул было к двери, но замер, понимая, что сейчас чихнет. Это было ужасно. Он ничего не мог поделать и чихнул… С перепугу Лёня сел на пол. Храп на кровати прекратился. Лёня не дышал, ему сразу стало так жарко, что он безнадежным жестом снял шапку. Пружины заскрежетали, это заворочался папа. Он словно прислушался, но через мгновение снова принялся подсвистывать. Лёня вытер со лба пот, тяжело поднялся и вышел в коридор, осторожно закрыв за собой дверь.
Это было сделано как раз вовремя, потому что Муха, спавшая в кухне, с радостным визгом выскочила в коридор, явно мечтая принять участие в необычайной прогулке. Она так старательно терлась о Лёнины валенки, так умильно виляла хвостиком, что он решил поскорее ее выпустить и взять с собой.
Беззвучно сняв цепочку, он открыл тугой английский замок и потянул дверь. Муха вырвалась на лестницу, вильнув между его ног. Лёня вышел следом и осторожно запер дверь. Все. Выбрался.
Слегка подсвистывая Мухе и радуясь, что захватил ее с собой, Лёня спустился в сонный подъезд и, стукнув дверью громче, чем следовало, вышел в холодный, темный, очень тихий двор. Он окончательно проснулся, и теперь все казалось легким и веселым. Пока Муха металась где-то у чужих сараев, Лёня открыл дверь своего сарая и остановился, жалея, что не захватил фонарик. Пробираясь меж сложенных поленниц в угол, он решил, что запрячет ошейник в один из старых противогазов.
Присев и положив на колени противогаз, Лёня достал ошейник и снова стал его рассматривать. Подумав, что на свету удалось бы, пожалуй, разобрать и другие буквы, Лёня решил сделать это завтра же вместе с Пашкой, а пока сунул ошейник на самое дно сумки, под коробку, и, поеживаясь, выскочил из сарая. Запирая дверь, он осторожно свистнул Мухе. Она не откликалась.
Тогда он посвистел громче, потом тихонько позвал:
— Муха… Муха!
Ее нигде не было. Лёня прошел вдоль сараев, заглянул за угол, посвистел и позвал громче, но Муха не отзывалась… Во дворе было все так же тихо и темно, но теперь казалось опаснее. Вобрав голову в плечи, Лёня перебежал двор. За каждым углом будто кто-то таился; Бубырь окликал Муху голосом, дрожащим и от волнения и от холода. Из-под одного сарая ему в ноги метнулось что-то черное, но это промчалась потревоженная кошка. Мухи не было…
Не могла же она исчезнуть! И Бубырь, чувствуя все большую тревогу, метался по двору, звал, даже умолял Муху отозваться… Как было бы хорошо, если бы она выкатилась сейчас к нему, ласково повизгивая, и у самых ног кувырнулась на спину! Честное слово, он не стал бы ее ругать. Они поскорее побежали бы домой…
Бубырь метался так до тех пор, пока родители, вне себя от тревоги, полураздетые, не выскочили во двор и от радости, что нашли сына, принялись тут же шлепать его и справа и слева. Мама ухватила Бубыря за ухо, а папа, сопя и кряхтя, подталкивал свое чадо, не слушая его воплей.
