Человек, который знал все - [50]

Вот так она прошла мимо нас и легла на спину, с легчайшей непринужденностью раскинув гладкие бедра. Это дефиле и последующий аттракцион явно рассчитаны были на зрителя — чтобы не видеть, нам пришлось бы нарочно отворачиваться, настолько близко она лежала. Очень плавно, очень демонстративно она поднесла к низу живота узкую правую кисть с темно-вишневыми ногтями, средним пальцем оттянула в сторону эластичную полоску стрингов, как бы их поправляя и заодно давая узреть розовый разрез на холеном, без единого волоса, сливочном исподе.

Смущенные зрители обменялись продолговатыми гримасами.

Безукладников улыбался почти по-идиотски.

Мы не увидели новую гостью в обед. Но, когда мы ужинали, она уже сидела за нашим столом — широким жестом пригласил Нахимов, охотно игравший роль тамады.

Ее звали Рената Бьюкенен. По виду ей можно было дать и двадцать пять лет, и сорок.

В черном вечернем платье, при свете матовых ламп она была уже не гламурной куклой, а породистой дамой своеобразной красоты, которую не портили резковатые черты лица и высокие твердые скулы.

Она говорила низким голосом, на очень внятном английском. Впрочем, почти не говорила, а неотрывно смотрела только на одного человека — остальные для нее словно не существовали. Этим человеком был Безукладников.

Даже слепой заметил бы: в первый же вечер между этими двумя возникло такое сильное магнитное поле, что никому третьему туда лучше было не соваться.

Нас было за столом пятеро, но они — Безукладников и Рената — уже были вдвоем. Мы нахлебались вкусного вина и болтали громче обычного, как это случается у выпивших. Нахимов и Леня пытались перейти на английский, ужасно коверкали слова и хохотали сами над собой. И тем отчетливее в общем гаме слышались обрывки фраз, произносимых втихую двумя влюбленными заговорщиками. «Really?» — беззвучно ахал Безукладников, радостно тараща глаза. «Sure», — шепотом выдыхала Рената, наоборот, опуская веки и вздрагивая уголками рта. Короче говоря, отъявленные голубки.

Снова зашел разговор об океанской рыбалке, который неожиданно подхватила новенькая — ей тоже захотелось. Я помалкивал, не желая обременять компанию своей временной инвалидностью. Но тут заупрямился Безукладников. Его стыдили: «Ты же еще вчера собирался!» «Я передумал».

Рената, невозмутимая до этой минуты, сама взялась его уламывать. Он лишь извинялся и отнекивался.

С ужина они ушли вдвоем, причем Безукладников, который почти не пил, выглядел пьянее всех. Но приблизительно через полчаса он постучался ко мне в комнату и позвал сходить «глянуть на Южный Крест».

Не помню точно, следующим утром или послезавтра Безукладников на моих глазах заглатывал горячий кофе с такой скоростью, будто опаздывал на работу. Когда я полюбопытствовал о причине спешки, он ответил более чем странно: «Я обещал Ренате, что помогу ей надеть чулки», — и оставил меня наедине с риторическим вопросом: какие, к черту, чулки в такое жаркое, тропическое утро? Ну пусть, даже если чулки, она что — поручает Безукладникову роль камеристки?

Если называть вещи своими именами, было ясно как божий день: моего приятеля соблазняют грубейшим образом, и он идет навстречу с наивной готовностью подростка. Еще более определенно высказался на этот счет Нахимов, разливая по бокалам третью бутылку кьянти, в тот момент, когда Рената опустила на пол узкую ступню, пригретую на безукладниковских коленях, нащупала ногой босоножку и, пошатываясь, отлучилась в дамскую комнату.

Мы сидели на террасе под открытым небом, почти уже ночным. Вино пахло не то фиалкой, не то ирисом.

— Не хочу никого обидеть, — сказал Нахимов, — но, по-моему, это ловушка.

Безукладников отвечал в духе токующего тетерева:

— Допустим, ловушка. Зато какая…

Она вернулась из туалета, просто нереально красивая, села рядом с Безукладниковым и предложила ему одновременно вино и пальцы для поцелуя, прислонив к его губам вместе с бокалом.

У меня было ощущение, будто я уже видел эту сцену.

Теперь я вынужден упомянуть одну подробность, которая до сих пор вызывает у меня тихое бешенство.

Еще до того дня, когда они объявили нам о своей помолвке и Безукладников, смущаясь, вручил невесте кулек средних размеров с черным жемчугом, я случайно подслушал телефонный разговор. Двор отеля опустел: Нахимов и Леня, наняв проводника, отправились на подвиги, Безукладников появлялся только к вечеру. Я выгуливал травмированную ногу на дорожках среди зарослей, рискуя нарваться на немецкую пару, которая завела моду сливаться в экстазе чуть не за каждым кустом. Но я нарвался не на них, а на грудной, слегка приспущенный голос Ренаты, поэтому невольно остановился в трех шагах от беседки.

«Yes, honey», — отвечала она своему телефонному собеседнику. И, помолчав, повторяла: «Yes, honey…» Сквозь жирную зелень я видел, как она полулежит спиной ко мне в плетеном кресле, закинув ногу выше головы, и разговор не мешает ей разглядывать черешневый, почти черный лак на ногтях.

Я подался назад, чтобы уйти. Меньше всего мне хотелось бы выяснить, кого Рената именует «милым». Но еще одна отчетливая фраза заставила меня похолодеть. Она произнесла: «No! The fishing `s off. He refused», — и я понял, что речь идет о Безукладникове.