Человек, который жил под землей - [12]

Чтобы совладать с собой, он включил радио. Заиграла грустная музыка. Он глядел на бриллианты на полу, и пол казался небом, усыпанным неугомонными звездами; и вдруг верх и низ поменялись местами: он сам висел в вышине и смотрел оттуда на мерцающие огни громадного города. Музыка оборвалась, мужчина стал читать последние известия. И с тем же настроением, с каким он глядел на город, он слушал теперь культурную речь диктора и видел сверху сушу и море, где сражались люди, разрушались столицы, где самолеты засевали смертью беззащитные города, где вились и прерывались бесчисленные нити окопов. Он слышал имена генералов, названия гор и названия стран, названия и номера дивизий, действующих на разных фронтах. Он видел хвосты черного дыма над трубами боевых кораблей, сходившихся среди водяной пустыни, слышал гром их исполинских орудий и вой докрасна раскаленных снарядов над ночными морями. Видел, как кружат в небе сотни самолетов, слышал гудение их моторов и пулеметный треск, видел, как в пламени и дыму они падают на землю. Видел, как с ревом мчатся по полям спелой пшеницы стальные танки, а навстречу им - другие, и слышал стальной грохот их столкновений. Видел, как пехота с примкнутыми штыками волнами накатывается на другую пехоту с примкнутыми штыками, и слышал предсмертные стоны людей, когда сталь пропарывала их тела... Голос по радио утих, и он смотрел на бриллианты, рассыпанные по полу у его ног.

Он выключил радио, изо всех сил сопротивляясь бессмысленному желанию немедленно что-то сделать. Он слонялся по пещере, трогал стены пальцами. И вдруг замер. _Что с ним творится_? Ну конечно... Все из-за этих стен; из-за этих дурацких стен ему до безумия хотелось выбраться на поверхность земли, на черный солнечный свет. Он торопливо погасил лампочку, чтобы избавиться от этих вопящих стен, и сел на ящик с инструментами. Да, он в западне. Мускулы у него напряглись, и по лицу покатился пот. Он понял, что не может здесь оставаться - и выйти тоже не может. Дрожащими пальцами он поднес к самокрутке спичку; зеленые стены выступили навстречу ее огоньку с воинственной четкостью; в пурпурном блике на стволе пистолета была угроза; мясницкий секач таращился на него пятнами крови; курган серебра и меди грозно тлел; бриллианты подмигивали с полу; а золотые часы тикали и тряслись, подсаживая время на престол сознания, отмеривая пределы жизни... Спичка погасла, он сорвался с места и наскочил на гвозди, торчавшие из стены. Помрачение прошло. Он вздрогнул: ему стало ясно, что, несмотря на страх, он рано или поздно выйдет на мертвый солнечный свет и расскажет что-нибудь, как-нибудь, кому-нибудь - обо всем этом.

Он снова сел на ящик с инструментами. Усталость давила на лоб и глаза. Прошло несколько минут, и он успокоился. Задремал, но воображение бодрствовало. Ему представилось, как он встает и снова бредет навстречу потоку сточной воды; доходит до колодца, вылезает наверх и с удивлением видит комнату, полную вооруженных полицейских, которые внимательно наблюдают за ним. Он вздрогнул и очнулся - в темноте, на прежнем месте. Вздохнул, закрыл глаза и опять уснул; на этот раз воображение подсунуло план защиты. Ему привиделось, будто он стоит в комнате и смотрит на собственное голое и остывшее тело, которое лежит на белом столе. В дальнем углу сбились кучкой люди, они боятся его тела. Хотя он лежит на столе мертвый, он же, необъяснимым образом, стоит рядом с собой, охраняет свое тело, не подпускает людей и про себя смеется над этим положением. Боятся меня, думает он.

Опять он вздрогнул и проснулся, вскочил на ноги, встал посреди черной пещеры. Прошла, наверное, минута, а он все не шевелился. Он витал между сном и явью - легкая добыча нелепых страхов. Он не видел и не слышал. Часть его существа спала; кровь текла медленно, мышцы бездействовали. В то же время он был возбужден, непонятно почему, натянут как струна. Он поднес руки к лицу, словно его душили слезы. Постепенно руки опустились, он зажег спичку, огляделся: где же та дверь, за которой он будет в безопасности; но двери не было, только зеленые стены и живой пол. Спичка погасла, и опять стало темно.

Прошло пять минут, он по-прежнему стоял, и тут ему пришло в голову, что все это было во сне. Да... Но он и сейчас не совсем проснулся; он до сих пор почему-то слеп и глух. Сколько же он спит? Где? Вдруг он вспомнил оклеенные зеленой бумагой стены пещеры и в тот же миг услышал громкое пение в церкви за стеной. Ага, это они меня разбудили, пробормотал он. Он подтянулся, лег на ярус труб и приблизил лицо к узкой щели. Между церковными скамьями там и сям стояли мужчины и женщины. Песня кончилась, и черная девушка, откинув голову и закрыв глаза, жалобно затянула новый гимн:

Я рада, рада, как я рада

Иисус души моей услада.

Вся ее песня состояла из этих нескольких слов, но чего не могли сказать слова, говорило само исполнение - повторяя эти строки, она все время меняла интонацию и темп, и переливы голоса выражали смысл, не освоенный разумом. Еще одна женщина подхватила песню, потом вступил голос старика. Скоро все прихожане пели: