Человек, который съел «Боинг-747» - [65]

На одеяле перед Уолли лежала газета. С первой страницы на него смотрела его собственная улыбающаяся физиономия, под которой была помещена большая статья за подписью Виллы.

Уолли в который уже раз перечитал вслух заголовок: «Житель Супериора идет на мировой рекорд: он ест „Боинг-747“».

— Ты только посмотри, как хитро она все обставила, — умилялся Уолли, беседуя с Нейтом. — Вилла — умница. Даже складывается страница удачно — так, что на виду остается только самое нужное. Думаешь, это у нее случайно получилось? Нет, старик, таких случайностей не бывает. Она всем дает понять, что я — настоящий супермен из Супериора.

Нейт молчал. Он прекрасно понимал: все уговоры и увещания будут бессмысленны. Его лучший друг был одержим иллюзией, а точнее говоря, навязчивой идеей, что рано или поздно Вилла ответит на его чувство. Правда же заключалась в том, что этому болвану никогда не удастся завоевать ее сердце, даже если он ради этого решит покончить жизнь самоубийством.

Дверь палаты приоткрылась, и из коридора вовнутрь проскользнул доктор Нуджин — городской ветеринар. Прижав палец к губам и выразительно посмотрев на закрывшуюся за ним дверь, он тихонько подошел к кровати Уолли.

Доктор Нуджин был крепкий малый с редкой особой приметой: на его лбу красовалась так до конца и не зажившая отметина от копыта лягнувшего его мула. Диплом ветеринара он получил в Канзасском государственном университете. Его специальностью был крупный рогатый скот. Пожалуй, он был единственным медицинским работником в округе, которому доверяла большая часть окрестных фермеров, включая Уолли.

— Я смотрю, цвет лица у тебя совершенно здоровый, — заметил доктор. — Надеюсь, что и чувствуешь себя ты тоже неплохо.

— Лучше, чем когда бы то ни было, — заверил его Уолли.

Нейт наклонился вперед и приглушенным голосом спросил:

— А как вы сюда пробрались? Насколько я знаю, вам запретили появляться в стенах больницы.

— Роза меня впустила, — признался ветеринар. — Я тут заходил ее собачку посмотреть… ну, в общем, мы и договорились: я подхожу к больнице, она дает мне знак, когда рядом никого не будет, а потом… просто отворачивается и смотрит в другую сторону.

Вновь обернувшись к Уолли, доктор Нуджин ущипнул его за руку и сказал:

— Если устроить соревнование по перетягиванию каната между тобой и трактором, я, пожалуй, поставлю на тебя.

— Не зря же я столько гидравлического масла выпил, — засмеялся Уолли. — Должно оно было мне на пользу пойти. По крайней мере, сил у меня не убавилось.

— Да уж, чего-чего, а силы тебе, старик, не занимать, — с уважением произнес ветеринар. — Но дело не только в физической силе и здоровье. Тебя явно кто-то хранит. Кто-то сильный, добрый и благородный.

Нейт, которого терзали муки совести, наконец не выдержал. Он встал и, подойдя к больничной койке, на которой лежал его лучший друг, сказал:

— И зачем я только помог тебе построить эту чертову машину?! Не было бы у тебя измельчителя — глядишь, ты и отказался бы от своей затеи. А вам, док, должно быть стыдно его подбадривать. Это же подстрекательство к самоубийству!

— Ну и ну, что я слышу! — воскликнул Уолли. — Нейт, ты, по-моему, перегнул палку. В конце концов, это была моя затея, я все сам придумал, и меня никто ни к чему не подталкивал. Я ем свой самолет, и мне хорошо. Я счастлив и доволен…

— Неужели ты так ничего и не понял? — почти закричал Нейт, перебивая друга. — Это бессмысленно. Никакими рекордами ты не добьешься того, чего хочешь.

— Нейт, уймись! Что это на тебя нашло? — напустился на него доктор Нуджин. — Может быть, тебе прививку от бешенства сделать?

— Правда, старина, успокойся, — произнес Уолли. — Все идет по плану. По нашему с Джей-Джеем плану.

— Какой еще план? Нет у Джей-Джея никакого плана! — все так же разгоряченно воскликнул Нейт. — Ему нужно только одно — чтобы его Книга лучше продавалась. А до тебя ему никакого дела нет.

— А мне и не нужно, чтобы до меня кому-то было дело, — огрызнулся Уолли.

Нейту хотелось задушить своего лучшего друга, этого невинного огромного младенца. Не в силах больше продолжать разговор, он встал и поспешил к двери. Ему хотелось выйти из палаты прежде, чем его губы произнесут то, что говорить не следовало. Он не успел: слова вырвались сами собой.

— Рано или поздно тебе все равно придется с этим смириться, — сказал он, стоя на пороге. — Вилла тебя никогда не полюбит.

ГЛАВА 14

По главной улице медленно шел гнедой пони с белой гривой. В его седле сидела маленькая девочка с косичками, торчащими из-под чепчика. День был теплый, солнечный, но не жаркий — идеальная погода для ежегодного парада по случаю Дня памяти и фестиваля в честь леди Вести.

Джей-Джей получил приглашение занять место на трибунах для почетных гостей. Эти трибуны, как обычно, установили на главной улице, на свободном незастроенном участке, напротив аптеки Менке. Джей-Джей с умилением смотрел на то, как девочка уверенно держит поводья пони и заставляет лошадку идти строго по желтой полосе разметки, прочерченной посредине улицы. Похоже, отец этой крошки уже научил ее держаться в жизни своей полосы.

Затем в его памяти вновь всплыл голос Писли, доносившийся из телефонной трубки: «У нашего регионального отделения из-за вашего рекорда начались проблемы». Настроение у Джей-Джея сразу испортилось. Разумеется, главный редактор регионального отделения умел подсластить пилюлю: дав Джону Смиту понять, что ему грозят серьезные неприятности, Писли тотчас же рассыпался в заверениях, будто сделает все возможное, чтобы начальство дало регистратору довести начатое дело до конца. Джей-Джей не слишком верил этим многословным обещаниям: такую хитрую лису, как Писли, еще поискать надо. Переживал Джей-Джей не только за себя. В конце концов, этому городу он, вольно или невольно, надавал немало обещаний. С одной стороны, в открытую он обещал только одно: «Если чудак Уолли съест свой самолет, то в вашем городе будет зарегистрирован мировой рекорд, что неизбежно привлечет к Супериору внимание прессы и публики со всего мира». Подобного рода известность Джей-Джей почитал за величайшее благо. Ему очень не хотелось, чтобы жители городка решили, что он их обманул. Да самому ощущать себя обманутым ему тоже не хотелось.