Человек книги. Записки главного редактора - [18]

Оказывается, Лёсику ее дали только на сутки или двое. Боясь, что я, начав ее читать, не дам ему возможности, когда он вернется из школы, проглотить ее за вечер и часть ночи, он и обманул меня. Все же я успел прочитать большую часть книги, которая произвела на меня очень сильное впечатление. Она воссоздавала жизнь героя. Это было главным.

Впоследствии, когда моя старшая двоюродная сестра Зина старалась убедить меня, что роман Островского художественно слабый, я отвергал ее нападки. Я не понимал, что такое эта художественная слабость, а она не могла привести убедительные для меня доводы своей правоты. С Лёсиком мы роман, увы, не обсуждали.

Пробелом в моем чтении была поэзия. Я любил стихи Маяковского, но поэтические произведения практически не читал, и это наверняка обеднило мой духовный мир, сделало его прозаическим не только в прямом, но и в переносном смысле. Рационализм и прагматизм стали ведущими чертами моей натуры по той же причине. К этому надо присовокупить и неумение воспринимать и понимать музыку во всей ее глубине и тонкости. Все это сделало мое душевное устройство односторонним и обедненным. Попытки преодолеть эту односторонность я предпринимал, но безуспешно. Ходил вместе с женой на цикл органных концертов, но душа моя оставалась холодной, а мысли витали далеко от звуков. Если я волевым усилием заставлял себя браться за чтение поэтических сборников, это тоже ничем хорошим не кончалось. Каждый из них я бросал, прочитав лишь десяток страниц. Чтение стихов быстро утомляло. Душа моя оставалась холодной. Ни музыка, ни стихи ее не разморозили. Я и музыку, и стихи воспринимал рационально. Они задевали мои душевные струны только тогда, когда я улавливал в них некую мысль, некий сюжет. Печально, но факт.

Во всяком случае, именно чтение определило мою судьбу. Интерес к книгам, возникший в детские годы, стал ведущим в моей жизни. Так как, быть может, мне не с руки будет вернуться к этой теме дальше, то кратко напишу, как это проявлялось уже не в детские годы.

Огромную радость испытал я, увидев в библиотеке сочинского госпиталя, куда я попал поздней осенью 1942 года, целым и нетронутым полный комплект номеров журнала «Интернациональная литература».

Во время учебы в дагестанской школе я стал активистом поселковой библиотеки. Помогал библиотекарям в работе и был допущен к книжным полкам, что необычайно расширяло возможности выбора и обогащало мои библиографические познания.

Когда я начал учиться в Москве, то постепенно стал собирать собственную библиотеку. Книги тогда были огромным дефицитом. В продажу новых книг поступало очень мало и в небольшом числе экземпляров, несмотря на то что в Германии в счет репараций книги повышенного спроса печатались огромными тиражами.

Охотники за книгами собирались по воскресеньям (книги очень часто именно в этот день появлялись на прилавках) перед открытием у книжного магазина «Москва». Располагался он тогда не напротив Моссовета, как сейчас, а справа от него (если стоять к нему лицом) на той же стороне. Я неизменно старался быть среди этих охотников. Несколько десятков человек, дождавшись открытия магазина, сразу становились в очередь в кассу и уж затем, узнав, какая новая книга или книги появились в продаже, оплачивали покупку. Не всегда новые книги доставались всем любителям.

С книгами, приобретенными в «Москве», или без них гурьба книгодобытчиков отправлялась по одному и тому же маршруту в другие магазины. Наш путь лежал в проезд Художественного театра, где нашим вниманием пользовался Дом политической книги напротив театра и магазин № 46, ставший впоследствии Домом учебной книги. Дальше мы спускались по Кузнецкому мосту, заглянув в магазин подписных изданий, шли в Лавку писателей и магазин № 6. Этот последний был конечным пунктом для большинства. Но не для меня. В следующем квартале Кузнецкого моста находился магазин Гизлегпрома, впоследствии ставший магазином «Москниги» № 33. Он был предметом моего повышенного интереса: там продавались книги по редакционно-издательскому делу. В этом магазине я приобрел «Язык газеты», одним из авторов которого был ведущий преподаватель нашего редакционно-издательского факультета К.И. Былинский, его же книжечку «Основы методики и техники литературной правки» (2-е изд. М., 1945), очень хорошую книгу А.Ф. Добрынина «Редакционно-техническое оформление книги», выпущенную Гизлегпромом перед самой войной, в 1940 году. К сожалению, мне не удалось сохранить ее в своей библиотеке. Я дал ее почитать заведующей корректорской издательства «Искусство» Анне Борисовне Бельской, под началом которой работал, а она забыла мне вернуть, вскоре ушла на пенсию, и я потерял с ней связь. Проявил явную беспечность, о чем впоследствии очень сожалел. А.Ф. Добрынин разрабатывал те же темы, что позднее и я. Он был моим предшественником и учителем, так как именно он привлек мое внимание к проблемам культуры книги, ставшим для моей литературной работы главными.

Война

Начало моему взрослению положила Великая Отечественная война. Она перевернула жизнь всей нашей семьи, оставила ее без крова, «освободила» от домашнего скарба, унесла жизнь старшего брата, сделала меня на всю жизнь инвалидом, хотя и не таким увечным, как многих. Жертвами войны стали многие наши родственники. В Одессе были расстреляны мамин родной брат Иосиф и его жена, в Барановке – папин родной брат Исаак. В Ленинграде погибли от голода родная папина сестра тетя Сарра и ее муж. Военные потрясения сильно укоротили жизнь папы: после войны он прожил всего пять лет. Бедствия войны обрушились на нашу семью так же, как на сотни тысяч других семей.