Человек из тени - [5]

Когда он произносит последние слова, меня охватывает приступ паранойи: мне представляется, что он читает мои мысли. Я не имею понятия, к чему он ведет. Из-за этого я чувствую себя неуверенно, некомфортно. И это меня раздражает. Мой дискомфорт чисто ирландского происхождения, я унаследовала его от матери: если я злюсь, то обвиняю в этом кого угодно, только не себя.

Он протягивает руку к левой стороне стола, берет толстую папку, которую я до того не замечала, и открывает ее. Я скашиваю глаза и с удивлением читаю на папке свое имя.

— Это ваше досье, Смоуки. Оно у меня уже некоторое время. — Он листает страницы и вкратце излагает содержание: — «Смоуки Барретт, год рождения 1968-й. Пол женский. Степень в криминологии. Принята на работу в Бюро в 1990 году. Окончила курс в Квонтико первой в классе. В 1991 году участвовала в расследовании дела „Черный ангел“ в Виргинии в качестве администратора». — Он поднимает на меня глаза. — Но вы ведь не ограничились наблюдательными функциями, верно?

Я качаю головой, припоминая. Точно, не ограничилась. Мне было тогда двадцать два года. Я была в восторге от того, что стала агентом и мне доверили участие в крупном деле, пусть это участие и сводилось к бумажной работе. Во время одного из брифингов что-то в этом деле зацепило меня, что-то в показаниях свидетеля не сходилось. Я все еще вертела это в голове, когда ложилась спать. Я проснулась в четыре утра с прозрением, что позднее стало для меня обычным делом. Так вышло, что мое прозрение привело к удачному раскрытию дела. Там загвоздка была в том, в какую сторону открывалось окно. Эта маленькая деталь стала горошиной под моим матрацем и помогла засадить убийцу.

Тогда я отнесла это к везению и не слишком загордилась. Вот где мне и в самом деле повезло, так это в том, что группой руководил специальный агент Джонс, большая редкость среди начальников. Он никогда не присваивал себе чужие успехи, наоборот, отдавал должное тому, кто этого заслуживал. Даже зеленому агенту. Я продолжала заниматься бумажной работой, но с этого момента быстро пошла в гору. Под бдительным надзором специального агента Джонса меня готовили к работе в Центре по расследованию похищений детей и серийных убийств — КАСМИРК.

— И вы через три года были туда назначены. Довольно резвый прыжок, не правда ли?

— Как правило, такое назначение агенты получают, отслужив десять лет.

Я не хвастаюсь. Так оно и есть.

Он продолжает читать.

— Несколько раскрытых дел, прекрасный послужной список. Затем в 1996 году вас назначают руководителем отделения Центра в Лос-Анджелесе. И здесь вы действительно проявили себя.

Я мысленно возвращаюсь в то время. Он правильно выразился. 1996-й был таким годом, когда казалось, что ничего не может пойти наперекосяк. В конце 1995-го я родила дочь. Меня назначили в офис в Лос-Анджелесе, что было значительным повышением. И наши отношения с Мэттом становились все лучше. Это был год, когда я каждое утро просыпалась радостной и свежей.

Это было время, когда я могла протянуть руку и найти Мэтта рядом со мной, там, где он и должен был быть.

Тогда было все, чего сегодня нет и в помине, и я злюсь на доктора Хиллстеда за то, что напомнил мне об этом. В сравнении настоящее кажется более мрачным и пустым.

— И что вы этим хотите сказать?

Он поднимает руку:

— Подождите немного. Отделение в Лос-Анджелесе успехами не могло похвастать. Вам дали карт-бланш в вопросе набора кадров, и вы выбрали троих из офисов ФБР в разных концах Соединенных Штатов. Тогда ваш выбор показался странным. Но в итоге он оказался правильным, не так ли?

«Это, — думаю я, — еще слабо сказано». Я просто киваю, не переставая злиться.

— По сути, ваша команда — одна из лучших за всю историю Бюро, верно?

— Самая лучшая.

Я не могу сдержаться. Я горжусь своей командой и забываю о скромности, когда речь заходит о ней. Кроме всего прочего, это правда.

— Верно. — Он листает страницы дальше. — Куча удачных расследований. Множество восторженных отзывов. Есть даже мнение, что вы лучшая начальница всех времен и народов. Историческая личность.

И это правда. Но я продолжаю злиться, причем сама не совсем понимаю, что вызывает злость. Я лишь знаю, что постепенно закипаю и если все так и будет продолжаться, я вполне могу взорваться.

— В вашем досье я обратил внимание еще на одну вещь. Запись насчет вашей исключительной меткости.

Он смотрит на меня. Не знаю почему, но я испытываю странное чувство, которое квалифицирую как страх. Он продолжает, а я вцепляюсь в подлокотники кресла.

— Если верить вашему досье, то вы входите в двадцатку самых метких стрелков из пистолета в мире. Это так, Смоуки?

Я, онемев, смотрю на психотерапевта. Вся злость прошла.

Я и пистолет. Все, что он говорит, соответствует действительности. Я могу взять пистолет и выстрелить с такой же легкостью, как другие пьют воду из стакана или ездят на велосипеде. Это инстинкт, так было всегда. Тут нет никаких генов, на которые можно было бы сослаться. У меня не было отца, который хотел бы иметь сына и поэтому научил меня стрелять. Более того, мой папа ненавидел оружие. Просто я это умею делать.