Человек из оркестра - [53]

Август. Мы приблизились к знаменательной дате. 9 августа 1942 года в Ленинграде впервые прозвучала Седьмая (Ленинградская) симфония Шостаковича. Факт ее сочинения в большинстве стран был воспринят как событие мирового масштаба, и примерно так же мировое культурное сообщество отнеслось к ее исполнению в осажденном городе.

В преддверии этого события, 7 августа, «Ленинградская правда» опубликовала беседу с К. И. Элиасбергом. «Вся подготовительная работа нами закончена, — говорил дирижер. — Сейчас коллектив оркестра занят художественной отделкой исполнения симфонии».

Концерт из зала Филармонии транслировался, и перед началом диктор торжественно зачитал текст: «Товарищи, в культурной жизни нашего города сегодня большое событие. Через несколько минут вы услышите впервые исполняемую в Ленинграде Седьмую симфонию Дмитрия Шостаковича — нашего выдающегося земляка… <…> Дмитрий Шостакович написал симфонию, которая зовет на борьбу и утверждает веру в победу. Само исполнение Седьмой симфонии в осажденном Ленинграде — свидетельство неистребимого патриотического духа ленинградцев, их стойкости и веры в победу, их готовности до последней капли крови бороться и завоевать победу над врагом. Слушайте, товарищи…»[60]

Как видим, премьере был придан официально-торжественный статус. Это подчеркивалось и присутствием в зале необычных для Филармонии слушателей — высоких военных, партийных, советских руководителей[61]. В то же время в зале находилась и культурная элита города, и обычные любители филармонических концертов. Зал был «наполовину пуст» или «наполовину полон»? В последние годы — годы пересмотра всех утверждений минувших лет — иногда доводилось слышать, что публику составляли военные, прибывшие в организованном порядке.

Конечно, их было много — при генералах и руководящих лицах всегда большая свита. Не вдаваясь в полемику, приведу выдержки из письма сотрудника Публичной библиотеки В. Люблинского (написано 10 августа). В них и его взгляд на желанный концерт, и ситуация с билетами. Люблинский «был очень огорчен» тем, что «вопреки двухнедельным ожиданиям и надеждам» не попал накануне в Филармонию. «Не успев достать полностью расхватанных билетов», он «даже обеспечил себе пропуск», но не удалось освободиться от дежурства на работе. «У меня, — продолжает Люблинский, — хватит терпения дождаться следующих исполнений, но мне было бы бесконечно любопытно присутствовать на премьере, как на событии, увидеть нынешний „цвет общества“, запомнить момент; ведь в любом серьезном романе о Ленинграде эпохи блокады этот вечер должен был бы найти место в цепи таких дат, как начало войны, как последние дни перед началом осады, как дым первых бомбежек <…>»[62]

Концерт вошел в историю. Вошли в историю и люди, осуществившие премьеру. В программке были перечислены 80 человек (Лев Маргулис — в их числе), а также дирижер К. Элиасберг, ассистент дирижера С. Аркин, руководители духовых оркестров, чьи музыканты были в числе исполнителей, — А. Геншафт и Н. Маслов, инспектор оркестра А. Прессер, библиотекарь О. Шемякина.

Понимание своей причастности к истории укреплялось в музыкантах постепенно. «Мы как-то не отдавали себе отчета, что это что-то чрезвычайное, — вспоминала Г. Лелюхина (Ершова). — Ну, думали надо играть эту симфонию Шостаковича, ведь специально написана, вроде бы, о Ленинграде. Знали, что будем ее в Филармонии играть и готовились, репетировали. Играть было очень трудно, потому что музыка сама по себе трудная. Особенно трудно было нам, духовикам. Не хватало дыхания. Кроме того, в Радиокомитете было холодно, особенно у скрипачей руки мерзли»[63]. Уже говорилось, что некоторые исполнители протестовали против подготовки симфонии, считали это непосильным трудом. Подобные ситуации при подготовке музыкальных шедевров складывались и в прошлом (например, в 1930-е годы солисты балета заявляли, что танцевать балет «Ромео и Джульетта» Прокофьева невозможно).

Однако талант композитора, масштаб сочинения, воля дирижера сделали свое дело. Ведь исполнителями были профессионалы, и мощь музыки не могла оставить их равнодушными. И сама симфония, и ажиотаж вокруг премьеры постепенно пробудили понимание масштаба события. Возникло желание подтвердить, зафиксировать свое участие в нем. Так возникали своего рода «заметки на полях».

В нотной библиотеке бывшего Радиокомитета (ныне «Телерадиокомпания „Петербург“ (Радио „Петербург“)») в нескольких толстых папках хранятся ноты, по которым оркестранты-блокадники играли Седьмую симфонию. Это, помимо дирижерской партитуры, также оркестровые партии, то есть ноты, предназначенные для определенного исполнителя и во время концерта лежащие перед ним на пульте. Однако, кроме нотных записей, в них есть и иные. Часть сделана, чтобы зафиксировать время и место очередного исполнения симфонии. Часть вызвана желанием приобщиться к истории («по этим нотам играл NN»). Некоторые пометы напоминают о кропотливой работе музыкантов, предшествовавшей репетициям: ведь комплект партий не был прислан из Москвы. Каждую партию следовало, сверяясь с партитурой, переписать (нелегкая и ответственная задача). Сотрудникам Радиокомитета запомнились белые исписанные тушью листы, вывешенные на просушку. Обратимся к примерам.