Человек из Назарета - [22]

— Прекрасная звездная ночь.

— Мы как раз об этом говорили, — осторожно ответил Авель. — А вон та звезда будто лежит сверху на «Винограде».

— На винограде?

— «Виноградная гроздь». Так называется здешний постоялый двор, но ты, видно, пришлый и этого не знаешь.

Адам с интересом разглядывал жизнерадостное гладкое мальчишеское лицо, крепкую шею и широкие плечи незнакомца. «Не хотел бы я встретиться с этим верзилой один на один», — подумал он и спросил:

— Ты издалека?

— Это зависит от того, что ты понимаешь под словом «издалека», — ответил Гавриил. — На расстояния можно смотреть по-разному. — Затем, внимательно окинув всех взглядом, спросил: — А что вы за люди?

— Ничего себе вопросик! Как прикажешь его понимать? — спросил Енох несколько язвительно. — Сам видишь, кто мы такие — пастухи. А эти вон, которые с шерстью, если пнуть их под зад, говорят «бе-е-е». Называются — овцы. Может, слыхал про таких?

— Ну, раз уж пошли вопросы, — вмешался Адам, — тогда ты и отвечай, что ты за человек.

— Вопрос будет потруднее, чем мой, — весело сказал Гавриил. — Называйте меня, ну, например, вестником. Aggelos[48], если понимаете по-гречески.

— Греки? — переспросил Авель. — Ни капли не верю этим ублюдкам. Моя сестра связалась однажды с одним греком.

— Ты, судя по одежде, важная птица, — заметил Енох. — Что это за шерсть такая? Авель, пощупай-ка его плащ.

— Пастухи… — произнес Гавриил. — Говорят, Израиль — это стадо без пастыря, которое разбрелось. Как вы считаете?

— Ты ведь не римлянин, правда? — спросил Енох с великим подозрением.

— Нет, не римлянин. Я один из вас. В некотором роде. А если бы я объяснил вам значение этой звезды… если бы я сказал вам, что этой ночью рождается тот самый пастырь, как бы вы на это посмотрели?

— Значит, вестник, говоришь? — снова заговорил Адам. — А какое у вестников может быть дело к таким, как мы?

— И что у тебя за весть? — добавил Енох.

Тут Гавриил почувствовал какую-то тянущую боль в своем несуществующем животе — он ведь был не более чем видением — и понял, что сам в этот момент получает весть. Гавриил улыбнулся и передал ее пастухам.

Недалеко от этого места весть из плоти и крови уже проталкивалась, спеша появиться на свет, а светом для нее был хлев с ослом и быком, которого Иосиф с рассеянным видом, подчиняясь некоему ритму, ритму, ритму, теребил за уши. Там же толстая Анастасия, благослови ее Господь, делала свою работу, успокаивающе приговаривая:

— Легче, легче, любовь моя. Держись покрепче за этот лоскут. Ну давай, скоро все закончится. — И резко — Иосифу: — Эй, ты! Заварил все это, и дело с концом? Что стоишь как вкопанный? От безделья маешься? Давай чистую воду. Чистую! Вон ведро, колодец сразу за той рябиной. Ну давай же, шагай!

Иосиф зашагал.

Пастухи слушали Гавриила, раскрыв рты.

— Вы будете первыми. Первыми, понимаете? У вас будет что рассказать своим внукам.

— Я не женюсь, — сказал Енох. — Так уж я решил. И внуков у меня не будет.

— Вы скажете им, что были первыми, кто узнал, — продолжал Гавриил.

— Почему именно мы? — спросил Адам.

— А почему бы и не вы? — задал Гавриил встречный вопрос. — Ведь это для вас он приходит в мир.

Затем Гавриил стал на фоне звезд так, что, казалось, от него самого расходится звездный свет: голова вознесена в небо, в волосах сияет Арктур. Пастухи неуклюже поднялись, каким-то образом почувствовав, что это надо сделать, и стали с ним рядом, глазея по сторонам. Гавриил заговорил, и пастухи готовы были поклясться, что услышали в этот момент пение труб: «Слава Господу на небесах и мир на земле добрым людям! Это произошло. Это правда. Идите. Поклонитесь ему. Идите немедленно!»

Пастухи посмотрели в сторону гостиницы — на шпеньке трубы словно бы танцевала звезда, и дым не затмевал ее. Это казалось совершенно невероятным.

— Не надо ли нам прихватить что-нибудь с собой? — спросил Енох. — Подарок там или еще что?

— Ягненка, — предложил Авель. — Мы могли бы подарить ему ягненка.

— У него там достаточно животных, — сказал Гавриил.

В хлеву, завернутый в простую, но теплую ткань, громко кричал новорожденный. Это был крупный и хорошо сложенный ребенок, но, думаю, неправда, будто бы он родился с густыми золотистыми волосами и со всеми молочными зубами. Вытирая руки куском старой ткани, за которую во время родов держалась Мария, Анастасия сказала:

— Ну вот что, у меня на кухне полно немытой посуды. Я еще приду посмотреть, как ты тут. Прелестный пухленький мальчик! Пора задуматься; какое ему дать имя.

— Об этом уже позаботились, — сказал Иосиф.

В дверях Анастасия столкнулась с пастухами, которые робко входили в хлев.

— Тут и без вас тесно, — сказала она. — Уходите, уходите! Не видите разве, что здесь происходит?

— Мы как раз из-за этого и пришли, госпожа, — сказал Адам. — Нам было велено явиться сюда.

Анастасия ничего не поняла и повернулась к Иосифу, который нес ответственность за все происходящее. Тот утвердительно кивнул. Пастухи прошли дальше, шаркая ногами и подталкивая друг друга — каждый старался держаться позади.

— Вам было велено? — удивился Иосиф.

— Точно так, господин, — ответил Енох. — Там, в поле, нам повстречался какой-то торгаш, или кто он там, не знаю. Он и сказал нам прийти сюда. Нам нельзя здесь долго задерживаться, потому как надо сторожить овец, тут много всяких, которые с радостью воспользуются нашим отсутствием. — Затем он обратился к Марии: — Прекрасный малыш, госпожа, и такой пухленький! Хорошо ли ты себя чувствуешь?