Человек из народа - [39]

– Не принимайте все это так близко к сердцу, сэр. Когда же и поартачиться, как не в молодые годы?

– Пусть заведет себе собственный дом и хоть на голове ходит, а здесь еще я хозяин. Меня-то он ни во что не ставит, но зачем обижать почетного гостя?

– Пустяки, сэр. Я здесь не гость. Я у вас, как у себя дома, ведь вы мне все равно что отец. Если мы и добиваемся чего-нибудь там, в столице, то только благодаря поддержке таких людей, как вы. А эти молокососы, которые несут всякую чушь обо мне, – разве они что-нибудь смыслят? Прослышали, будто Нанга прикарманил десять процентов комиссионных, и ну драть глотку. Им и невдомек, что все комиссионные идут в партийный фонд.

Я немного приспустил флаг, или, вернее сказать, газету.

– Ну да, – подхватил отец, стараясь показать, будто он в курсе дела, однако по выражению его лица было видно, что он ничего не понял. Похоже, слова Нанги поставили его в тупик, но он, должно быть, решил, что председателю местной организации ПНС полагается разбираться в делах своей партии, и ничего не спросил.

– Надо полагать, ваш новый дом тоже предназначен для нужд партий? – сказал я, откладывая газету.

– Господин министр разговаривает не с тобой, – оборвал меня отец.

– Конечно. О чем ему со мной говорить? Он ведь знает, что я все знаю. Автобусы, например, он купил, чтобы перевозить членов партии, а таможенные пошлины…

– Заткнись! – крикнул отец.

– Пусть говорит, сэр! Когда он выложит все свои глупости, я попытаюсь ему кое-что объяснить.

Я хотел было сказать ему, чтобы он оставил свои объяснения при себе, но решил промолчать.

– Вы кончили, господин патриот? – спросил Нанга. – Так вот, тот, кто не знает, чего он не знает, – тот просто дурак.

– Не обращайте на него внимания, господин министр. Сами видите, никакого сладу с ним нет. С таким сыночком мне, старику, долго не протянуть. Пойдемте лучше в дом.

И отец увел Нангу в темную и мрачную гостиную нашего каменного дома. Когда-то этот дом считался самым красивым и современным во всем селении. Теперь же, если речь заходила о наиболее приметных домах в округе, никто не вспоминал дом Хезекиа Самалу. Он уже казался старомодным – главным образом из-за высокой двускатной крыши, на которую ушло столько железа, что хватило бы на две кровли. К тому же не мешало бы заменить деревянные жалюзи на узких окнах обыкновенными стеклами, чтобы в комнатах было не так темно. Скорее всего, этим суждено было заняться мне.

Я остался в светлой, залитой солнцем пристройке, наслаждаясь своей победой и радуясь, что вынудил противника отступить под мрачные своды.

Через полчаса отец вышел на порог и позвал меня.

– Да, сэр? – почтительно отозвался я, не проявляя, однако, ни малейшего намерения сдвинуться с места.

– Поди сюда, – сказал он.

Я не спеша поднялся и направился в дом. На круглом столике посреди гостиной стоял поднос с двумя бутылками – виски и содовой. Стакан Нанги был почти не тронут, стакан отца, как всегда, пуст.

– Садись, – сказал отец, – мы тебя не съедим.

Его игривый тон заставил меня насторожиться. Я сел, демонстративно игнорируя Нангу. Отец перешел прямо к делу.

– Сумасшедший может бегать по улицам голый – он сраму не имет, но горе и позор его родным! Я был вынужден просить за тебя прощения у мистера Нанги. Ты пришел к нему за помощью, жил под его крышей, ел его хлеб, а потом плюнул ему в лицо. Как ты мог… Не смей меня перебивать! Ты все скрыл от меня. Ты публично оскорбил его, ушел из его дома и стал плести против него интриги… Молчи! Теперь меня не удивляет, что ты явился сюда и не сказал мне ни слова. Ты никогда мне ничего не говоришь. Да и зачем? Ведь я же ничего не понимаю! Ведь я уже отжил свой век!.. Молчи, не перебивай! И вот, несмотря на твое безобразное поведение, мистер Нанга продолжал хлопотать за тебя и сам приехал сказать, что тебе дали стипендию. Я просто дивлюсь его доброте. Нет, я бы не мог так поступить. И это еще не все – ты получишь двести пятьдесят фунтов, если подпишешь эту бумагу. – Он протянул мне какой-то листок.

– Простите, если я перебью вас, сэр, – сказал Нанга. – Я бы не хотел, чтобы Одили меня неправильно понял. – Он круто повернулся ко мне. – Я тебя не боюсь. Любому ослу ясно, что ты провалишься с треском. Сам опозоришься и залог потеряешь. Я даю тебе деньги только потому, что хочу баллотироваться один, без соперников: мои многолетние заслуги перед пародом дают мне на это право. Пусть те, кто поливает меня грязью, видят, что народ за меня. Поэтому и только поэтому я даю тебе деньги, хотя не мешало бы хорошенько проучить тебя, чтобы в следующий раз при одном только слове «выборы» ты бросался бежать без оглядки. Я знаю, что твои легкомысленные друзья снабдили тебя деньгами. Если у тебя осталась капля здравого смысла, сбереги эти деньги, ты сможешь дать образование детям твоего отца или сделать хоть что-нибудь путное…

Я был поразительно спокоен. По правде сказать, я все это время думал об Эдне, но все же заметил, что отец, услышав совет Нанги, тотчас задрал нос, всем своим видом показывая, что отклоняет великодушное предложение, которое я еще не сделал, да и не собирался делать.