Человек из Москвы - [6]

Я запротестовал. Алекс сказал, что список составлен Комитетом и никаких изменений в нем не будет.

- Но кто эти люди, Алекс? Мои фирмы специализируются совсем на другой продукции!

- Неважно. Соглашайся, Гревил, пожалуйста, прошу тебя!

- Ну, а этот человек, профессор Казанцев, он кто?

- Специалист по радарам. Его очень интересует ваш Джодрел Бэнк [Радиоастрономическая обсерватория].

- Но я не продаю Джодрел Бэнк! А вот эти люди - они даже не специалисты. Это просто чиновники. Мелкие служащие!

Мы шли по Красной площади, и ветер залеплял нам глаза снегом.

- Но главой делегации буду я, Гревил.

- Я знаю. Однако при всем моем к тебе уважении, этого недостаточно. Я хочу либо лучших специалистов, либо никого. Если в составе делегации не появятся эксперты, я вынужден буду пожаловаться в Комитет.

- Не делай этого, Гревил, иначе поездка не состоится!

Поняв, что мне наконец представилась долгожданная возможность, я строго сказал:

- Извини, Алекс, но я вынужден настаивать. Мне бы очень хотелось показать тебе Лондон, однако не за счет срыва всех наших планов. Мои фирмы хотят специалистов.

Алекс хлопнул в ладоши и воскликнул:

- Но дело вовсе не в этой делегации: в Лондон необходимо попасть мне и совсем не для развлечений. Мне нужно много, очень много вам сказать! Это необходимо, совершенно необходимо!

- Почему, Алекс? Почему это так важно?

И тогда, прерывисто дыша среди разыгравшейся пурги, в которой даже советским агентам не удалось бы подвесить микрофон, он сказал мне все, что я хотел услышать.

В тот же вечер он передал мне в номере гостиницы тяжелый, объемистый пакет. "Открой его, Гревил, посмотри, что там!" В пакете было подробное досье на самого Пеньковского, а также фотопленки с заснятыми советскими военными и иными документами, которых, насколько я мог судить, было более чем достаточно, чтобы убедить Лондон. Я не стал упоминать, что мне известно о его попытке передать пакет с неподходящим человеком Не было нужды ворошить прошлое. Алекс поверил мне - это было главное.

На следующее утро я улетал из Москвы. На аэродроме было так холодно, что даже два вооруженных офицера, обычно стоящие у подножия трапа, предпочли забраться в самолет. В салоне было только трое пассажиров. Ощущая тяжесть пакета в кармане пальто, я предъявил билет, и мне жестом показали, что я могу занять место.

Я быстро прошел почти в самый хвост самолета, спрятал пакет под каким-то свернутым в рулон ковриком в багажной сетке и сел в кресло на несколько рядов впереди.

Салон постепенно наполнялся пассажирами. Я посмотрел в иллюминатор: Алекс стоял недалеко от самолета. Все уже было готово к вылету, но мы почему-то не трогались с места. Вдруг к самолету подъехал "джип", из которого выскочили несколько офицеров. Трое из них появились в дверях салона и начали шептаться о чем-то с командой самолета; остальные расхаживали взад-вперед у взлетно-посадочной полосы. Наш вылет задерживался уже на двадцать минут. На полчаса. Чтобы не привлекать внимания, я старался не слишком пристально следить за происходящим и ждал, уставившись в свою газету и думая о пакете под ковриком. Через тридцать пять минут мы взлетели. Не знаю, чем объяснялась вся эта суета, но, судя по всему, причиной тому был не я с моим пакетом.

Пока самолет выруливал для разбега, мне была видна укутанная в пальто высокая, стройная фигура Алекса. Он махал обеими руками, словно хотел таким образом стереть в памяти пережитые нами тревожные минуты. Нам предстояло пережить еще немало других, но те были первыми.

Отныне это был не один против всех, а двое против остальных. Существенная разница!

Лубянка

В кабинете, где меня допрашивают, бок о бок за большим столом сидят генерал и подполковник. Рядом, за маленьким столом, - место переводчика. Никакого сомнения, что каждое слово записывается на магнитофон, хотя микрофона нигде не видно.

Помещение это грязное, а допрашивает меня пара неряшливых увальней. Пока что моя мысль развивается правильно. В целом правильно, но односторонне, потому что эти громилы могут сделать со мной все, что захотят. Да, все, ни перед чем не остановятся. Однако я стараюсь не думать об этом: незачем повергать себя в уныние. Это за меня сделают другие. В течение этих первых двух суток необходимо держать их на дистанции, чтобы суметь приспособиться. Лондон много раз предупреждал меня об этих первых двух сутках.

В конце концов, кое в чем мне придется признаться, но важно, чтобы я, а не генерал выбрал, когда и в чем именно. Генерал должен считать, что он медленно вытягивает из меня все, что я знаю. Нельзя позволить ему вытянуть из меня действительно все, но он должен считать, что берет верх. Для того чтобы добиться этого, потребуются большая изобретательность и тонкий расчет, поэтому сейчас, пока шок от ареста еще не прошел и я могу сделать ошибку, мне необходимо избегать признания в чем бы то ни было.

Генерал умолкает, и переводчик спокойно передает мне его слова:

- Сколько вам платили за вашу шпионскую деятельность?

- Я не шпион. Я бизнесмен.

Переводчик повторяет мои слова по-русски. Он не на моей стороне, но и не против меня. Шея у генерала слегка раздувается. Он поворачивается к подполковнику и что-то бормочет. Подполковник - щербатый субъект с блестящими черными глазами. Его надо остерегаться.