Человек из красной книги - [65]

В итоге передумал, не стал говорить ничего и никому, теперь это всё равно было уже пустым: Армстронг и Олдрин высадились на Луне – американцы с «Аполлона-11», коллеги – но и потенциальные враги, как сразу же дали понять «наверху». Он просто слушал и кивал, думая о том, как хорошо год начинался, если отмотать назад: в январе первая стыковка двух пилотируемых «Союзов», 5-го и 4-го. Следом за ними – первый групповой полёт, три корабля одновременно, семь орёликов в космосе разом. Казалось, всё, пошло-поехало, успевай лишь запрягать. А не успели – обошли американцы, умыли.

4

На лето он увёз их в Евпаторию – летел туда по рабочим делам, там же и договорился, чтобы семью его взяли под опеку. Аврошка успеет нормально адаптироваться, увидит море своими глазами, и пусть оно навеет новые сюжеты для её бесчисленных акварелек. Она, узнав, запрыгала от радости, побежала собираться: первым делом собрала рисовальные принадлежности, даже хотела собрать в пачку прошлые работы, чтобы тоже взять с собой – сравнивать те, что были, и те, которые намалюет, глядя на море. Она видела это море по телевизору, в программе про животных и природу, и оно ей страшно понравилось. Сказала: папочка, ты меня не обманешь, ты нас, правда, туда отвезёшь? Он заверил её, соорудив на лице серьёзную мину и в очередной раз тая от любви к дочери.

Настасья, несмотря на полный тамошний пансион, ехала с ними, куда же без неё теперь? Она и на самом деле стала для семьи незаменимой. Аврошка даже на малость не утруждала себя, чтобы вникнуть в разницу между настоящей бабушкой и ею, бабой Настей. Ей казалось, что такие добрые и тёплые руки, какие были у её бабы, никак не могут принадлежать чужой старой тёте, даже если она не главная у них в семье и сразу же бежит делать всё, что ей скажет мама или папа. Все были ей одинаково родные, да и между собой тоже: именно так понимала и принимала для себя маленькая Аврора расклад внутри своей семьи. Любимых ею существ было трое, но просто папа был немножко главней остальных, хотя и позволял ей разного чуть больше мамы и бабы Насти. Он был, как у других были дедушки, хотя ей было неважно, даже наоборот, такая папина зрелость против остальных отцов была предмет её тайной гордости. Ей казалось, что раз папа старше всех, кто живёт поблизости, кроме одной совсем старенькой бабушки через дверь от них, значит, он умней и добрей тоже, потому что чем дольше живёшь, тем больше доброго в себя из воздуха впитываешь. Это ей так уже баба Настя объяснила, а мама потом согласилась с этими словами, когда она ей рассказала. Мама шла сразу после папы, она была самой красивой мамой из всех, и не только тех, кто жил в их доме, а даже красивей неулыбчивых тётенек из телевизора, которые строгими голосами вещали про урожаи озимых, экономию горюче-смазочных материалов, визиты партийно-правительственных делегаций и очередные свершения и победы советских людей на всех фронтах. Баба Настя замыкала троицу, но только потому, что больше всех возилась по хозяйству, а не из-за того, что любила Аврошку меньше остальных членов семьи. Ну и, кроме того, она хуже мамы подсказывала про акварельные работы, путаясь в цвете и не каждый раз понимая, чего Аврошка задумала изобразить на том или ином рисунке. Однако такая бабы Настина особенность всё равно не была неудобной и не мешала творить. День ото дня, не переставая извлекать дикое удовольствие из своего увлечения, Аврошка множила количество листков, ещё недавно бывших белыми-пребелыми, но после её художественного вмешательства уже становящихся произведениями искусства. Именно так про это дело объяснил папа.

– Искусство, – сказал он ей как-то, когда она притащила к нему на оценку несколько своих ещё даже не успевших как следует высохнуть акварелек, – это не потребность малевать до посинения. Искусство – это когда у других людей возникает потребность снова и снова смотреть на то, что у тебя получилось. Тогда, по крайней мере, ты уже можешь быть уверена, что твои руки и твои глаза старались не зря, что ты попала своей работой ещё в одно сердечко, и этому сердечку становится хорошо и приятно, и оно будет в ответ благодарно сжиматься и этим благодарить тебя за твой талант.

– А как же я про это узнаю? – спросила она папу. – Ну, что у него тоже в сердечке застучало?

Она не всегда понимала, шутит с ней папа или же он просто так её хвалит. Во всяком случае, ей казалось, что папа разговаривает с ней как будто по-честному и считает её такой же взрослой, какими были и они с мамой. Баба Настя никогда такими словами с ней не разговаривала, она больше убиралась, гладила её по голове или целовала в обе щёки по очереди. И вкусно делала блинчики с мясом или творогом.

Папа тогда в ответ на её вопрос улыбнулся и сказал:

– А бывает ещё так, что хорошему человеку от настоящего искусства делается плохо. И наоборот, плохому – хорошо. – И снова она не до конца поняла: это он так смеётся или нарочно придумывает всякое, чтобы запутать её. И тогда она снова спросила его, чтобы уже окончательно разобраться для себя в этих хитросплетениях:

– А хорошему человеку может быть хорошо?