Человек и песня - [24]
Или вот издосель-досельна песня (тоже ей солдаты преже певали). Быват, при Петре I складена:
Вот сколь не долга-та песня, прямо настояща старина...»
Несколько дней записывали мы от Григория Ефимовича. На наши вопросы о куклах-паньях ответил подробно, но показать ему тоже нечего. Собираемся улететь. Погоды тихие, спокойные, жарко-солнечные. Но синоптики, по выражению здешних старушек, «не дают добра» крошечному самолетику на вылет (им, синоптикам, конечно, виднее, что там делается в горах, по дороге к Мурманску). И вдруг вбегают ребятишки с утра: «Тетя Юлья! Тетя Юлья! Ходйте! Дедушко Ефим вам панью делат...» Бежим с Ириной со всех ног к дому Ефима Григорьевича. («Неужели, неужели все так глубоко и верно он понимает, что среди нелегких мужицких — да и стариковских! — забот нашел время для такого, как кажется обычно крестьянам, несерьёзного дела, как любопытствующим приезжим панью сделать?» — спрашиваю себя на бегу...)
Пахнущая березовым листом изба полна детворы. Мы опоздали к началу... Горящие ребячьи глаза. Никакой суеты, шума. Молчание, прерываемое еле слышным шепотом: «Гли-ко! Голова... Голова тут, поди, будет».— «Валь, а Вальк! А ноги у ей где?..» — «Робяты! Интересно, мужик будёт или жонка?» На табурете восседает торжественный Ефим Григорьевич с небольшой березовой чурочкой в одной руке и с охотничьим ножом в другой. По комнате неспешно и неслышно ходит его жена, споро поднося гусиные перья, кисточки, краску, олифу и устанавливая все это на табурете перед мужем. Царит чувство горячей заинтересованности, серьезности и — без преувеличения — вдохновения. Прозрачные пахучие стружки, кудрявясь, из-под ножа с шелестом слетают на пол, как бы постепенно обнажая тайну фигурки, до времени скрытой в чурочке. Уже в том, как уверенно и красиво работают большие и умные руки Ефима Григорьевича, как ловко, осторожно и бережно двигались пальцы, будто очищая фигурку от ненужных оболочек, было нечто от торжественности ритуала, священнодействия.
«Руки мы паноцки сделаём. Барыня городьска — дак шляпу пирожком ей наденём, как преже носили. Глазы, нос, рот да уши нужны ведь: не немой, глухой да слепой жить, дак... Ног-тих под долгим платьём не видать. Кофту розкрасим в красной-от жаркой цвет. Юбку сделаем цорну. Прическа у жонки беспременно должна быть — сделаем черны волоса»,— негромко, сосредоточенно приговаривает Ефим Григорьевич, не обращаясь ни к кому — то ли сам себе поясняет этапы работы, то ли разговаривает с паночкой, словно чудом из ничего появляющейся и оживающей в его руках. (Потом я не раз буду встречаться с тем, как, делая игрушку, народный мастер ласково разговаривает с нею, примерно так, как хозяйки разговаривают с дитяшами своей домашней скотинки, обихаживая ее: с телятами, козлятами, ягнятами. Словно вкладывают тем самым часть своей души в игрушку, отправляя ее в жизнь. По комнате волнами ходит восхищенный ребячий шепот. Час и два сидели, не трогаясь с места, по доброй воле те самые дети, которые обычно не могут усидеть на месте и пяти минут: их увлекло настоящее, неподдельное творчество. «Ну, вот вам, барышни, паноцка настояща досельна чаванська. Краски высохнут — в Москву едёт жить»... Вытянувшись в струнку, под женской одеждой конца XIX — начала XX века (будто случайно наброшенной для прикрытия наготы) на нас с загадочной строгостью глядел истуканчик со скуластым лицом саамского типа. Фигурка чем-то неуловимо напоминала больших каменных половецких баб из Киевского исторического музея. Сосед Клещёва, некогда вырезавший панок, а нынче — полуслепой старик, придирчиво оглядел игрушку, близко поднеся к глазам, и ворчливо сказал: «Быват, не саамськой истуканцик у тя родилсе, Ефим Григорьёвиц?» — невольно и точно подтвердив мои ассоциации с древними культовыми изображениями. Так загадочная утерянная игрушка-панка обернулась зримой сегодняшней реальностью и встала рядом с конем, вырезанным в 20-х годах на торосах...
Эту работу по праву можно назвать введением в методологию звуковых исследований. Мишель Шион – теоретик кино и звука, последователь композитора Пьера Шеффера, один из первых исследователей звуковой фактуры в кино. Ему принадлежит ряд важнейших работ о Кубрике, Линче и Тати. Предметом этой книги выступает не музыка, не саундтреки фильмов или иные формы обособления аудиального, но звук как таковой. Шион последовательно анализирует разные подходы к изучению звука, поэтому в фокусе его внимания в равной степени оказываются акустика, лингвистика, психология, искусствоведение, феноменология.
Настоящий песенник, выпуск 3, представляет собой учебно-методическое пособие по аккомпанементу песен под гитару для всех желающих, с широким выбором песен.
Увлекательная история фортепиано — важнейшего инструмента, без которого невозможно представить музыку. Гениальное изобретение Бартоломео Кристофори, совершенное им в начале XVIII века, и уникальная исполнительская техника Джерри Ли Льюиса; Вольфганг Амадей Моцарт как первая фортепианная суперзвезда и гений Гленн Гульд, не любивший исполнять музыку Моцарта; Кит Эмерсон из Emerson, Lake & Palmer и вдохновлявший его финский классик Ян Сибелиус — джаз, рок и академическая музыка соседствуют в книге пианиста, композитора и музыкального критика Стюарта Исакоффа, иллюстрируя интригующую биографию фортепиано.* * *Стюарт Исакофф — пианист, композитор, музыкальный критик, преподаватель, основатель журнала Piano Today и постоянный автор The Wall Street Journal.
Предисловие составителя-переводчикаОбщепринятая практика требует, чтобы любому труду (а тем более объёмному, каковым этот, несомненно, является) было предпослано некое предисловие. Не знаю, насколько оно необходимо, but what the fuck... Заппа сам говорит за себя лучше, чем когда-либо смогу я или кто-то другой. Как писал в «Арапе Петра Великого» Сергеич, «следовать за мыслями великого человека есть занятие самое увлекательное». Могу только подтвердить справедливость этого утверждения. Конечно, у нас теперь есть хорошо переведённая НАСТОЯЩАЯ КНИГА ПРО ФРЭНКА ЗАППУ, но и эти интервью, наверняка, многое прибавят к тому образу, который сложился у всех нас благодаря неутомимой деятельности Профессора Заппы.
Имя Исаака Дунаевского (1900—1955) золотыми буквами вписано в историю российской популярной музыки. Его песни и мелодии у одних рождают ностальгию по славному прошлому, у других — неприязнь к советской идеологии, которую с энтузиазмом воспевал композитор. Ясность в эти споры вносит книга известного журналиста и драматурга Дмитрия Минченка, написанная на основе архивных документов, воспоминаний и писем самого Дунаевского и его родных. Первый вариант биографии, вышедший в 1998 году, получил премию Фонда Ирины Архиповой как лучшая книга десятилетия о музыке и музыкантах.
В книгу вошли разноплановые, но объединенные лейтмотивом обеспокоенности статьи о сохранности нашего музыкального наследия как созидательного духовного начала, о «приоритетах» рок-музыки сегодня и причинах широкого распространения ее среди молодежи, о негативном влиянии рок-музыки на мироощущение человека.
Исполнительница народных песен, народная артистка РСФСР Елена Сапогова рассказывает о своем творчестве, о трудностях, с которыми приходится встречаться народным талантам в нынешних условиях, и о победах, которые каждый празднует в меру своих способностей, осознания важности своего дела. В сборнике приводится множество песен из репертуара Елены Сапоговой, записанных в различных областях России ею и другими авторами, а также несколько былин и притчей.
В сборник вошли русские народные музыкальные игры, плясовые, хороводные песни, заклички, потешки, записанные в различных областях России. Репертуар сборника, построенный по ступеням сложности, позволяет использовать его в коллективах детей самых маленьких и более старших возрастных групп.
Кто он — Павел Александрович Флоренский, личность которого была столь универсальной, что новым Леонардо да Винчи называли его современники? Философ, богослов, историк, физик, математик, химик, лингвист, искусствовед. Человек гармоничный и сильный... А вот и новая его ипостась: собиратель частушек! Их мы и предлагаем читателю. Многие из частушек, безусловно, впишутся в нашу жизнь, часть — представит исторический интерес.