Человек и песня - [12]
Это сравнительно поздняя былина (вероятно, XVII — XVIII век), а точнее — ранняя баллада того этапа, на котором они еще мыслились как эпические песнопения. Академик Б. А. Рыбаков называет былины своеобразным историческим источником. Былины, разумеется, не могут дать ни последовательности исторических событий, ни строго достоверного описания фактов. И тем не менее былины вполне историчны. Историзм былины проявляется в отборе воспеваемых событий, в выборе прославляемых или порицаемых исторических деятелей, в народной оценке события... Определяя время создания былинных эпических циклов, Рыбаков пишет: «Своими корнями героический эпос уходит, вероятно, в тысячелетние глубины родоплеменного, первобытнообщинного строя»[31]. Некоторые ученые считают, что слово «былина» «кабинетного» происхождения, однако Рыбаков утверждает, что в «Слове о полку Игореве» впервые в русской литературе появилось слово «былина», переводимое специалистами в данном случае как действительное событие... Когда творчество новых былин прекратилось, когда былины стали по существу только рассказами о прошлом, появилось иное название для них — «старины», но для нас важно отметить, что первое упоминание слова былина связано с представлением о только что происшедшем событии»[32].
Ранние баллады, к которым относится и приведенная нами чуть выше, создаются как эпические песни. Их поэтический строй чрезвычайно близок героическим песням-сказаниям, воспевающим подвиги славных богатырей — защитников Родины. Эти баллады распеваются на мелодии былин. Однако предметом их сюжетов нередко становятся особо яркие частные судьбы, их изломы, хитросплетение случайных обстоятельств, часто приводящее к кровавой развязке. В таких случаях личные судьбы возводятся в степень эпически возвышенного абсолюта. Почему, собственно, баллада укрупняет и возвеличивает значение личных судеб? Потому что в ней утверждаются как образец те или иные положительные характеры героев, их правильные поступки и разбираются, подвергаются осуждению поступки неверные, неблаговидные с точки зрения народной нравственности и морали. В этом смысле баллады несут функцию воспитующей меры воздействия на сознание, функцию нравственно-моральную. А в чем же мораль, казалось бы, странных, даже загадочных (для нашего времени) событий баллады «Князь Дмитрий и Домна»? Почему этот, вероятно, происшедший в действительности трагический случай удостоился того, что о нем сложили былину-старину в назидание другим? В чем это назидание?
Молодая девушка вслух высмеивает впервые увиденного ею знатного молодого человека из хорошей семьи, проходящего по улице мимо ее окон. По косвенным признакам мы знаем, что молодой человек внешне привлекателен: «сказали про Митрея, што хорош-пригож, хорош-пригож и краше в свете нет...»
Знакомясь с дальнейшим ходом развития сюжета, мы узнаем, что Дмитрий также и хорошо воспитан, образован (соответственно канонам своего времени): «уж как он крест-от кладет да по-ученому, а молитву творит по-благословленному...»
Однако девица-гордячка в словесном запале осуждения зовет молодого князя сутулым, горбатым, покляпым, добавляя, что у него и глаза косы и ноги кривы.
Можно даже и в наше время представить себе истинные мотивы противоречивого поведения этой девушки: за охульным словом она пытается до времени скрыть тайно вспыхнувший недозволенный интерес к молодому князю; чересчур смелыми высказываниями (к тому же слишком громкими, так что князь даже на улице услыхал ее слова) она, может быть, надеется обратить его внимание на себя и, вероятно, ожидает возможного знакомства и брачной развязки... Иначе зачем бы ей, вопреки советам своей матери, по доброй воле идти на девинной пир в дом человека, которого она только что всячески обругала и унизила. Князь мстит Домне за честь свою поруганную, и месть его обдуманно жестоко бьет в самую цель. В старину считалось абсолютно немыслимым девушке одной, без провожатых из своей родни, войти в дом неженатого человека и остаться с ним с глазу на глаз хотя бы на несколько мгновений. После этого девушка считалась бы навсегда и непоправимо опозоренной, как бы вычеркнутой из течения жизни, стоящей вне ее принятых рамок. Одно могло ее спасти в глазах общества: женитьба на ней того, в дом которого она вошла. Именно это случается с Домной. Девинной (девичий) пир оказывается пиром вдвоем с молодым князем. И хотя, можно думать, именно женитьбу на Домне в качестве достойной развязки предполагает князь Дмитрий, но гордыня не дает девушке смириться. Она предпочитает самоубийство семейной жизни, в которой муж не без оснований мог бы упрекать иногда жену в недостойном поводе их первого знакомства.
Эту работу по праву можно назвать введением в методологию звуковых исследований. Мишель Шион – теоретик кино и звука, последователь композитора Пьера Шеффера, один из первых исследователей звуковой фактуры в кино. Ему принадлежит ряд важнейших работ о Кубрике, Линче и Тати. Предметом этой книги выступает не музыка, не саундтреки фильмов или иные формы обособления аудиального, но звук как таковой. Шион последовательно анализирует разные подходы к изучению звука, поэтому в фокусе его внимания в равной степени оказываются акустика, лингвистика, психология, искусствоведение, феноменология.
Настоящий песенник, выпуск 3, представляет собой учебно-методическое пособие по аккомпанементу песен под гитару для всех желающих, с широким выбором песен.
Предисловие составителя-переводчикаОбщепринятая практика требует, чтобы любому труду (а тем более объёмному, каковым этот, несомненно, является) было предпослано некое предисловие. Не знаю, насколько оно необходимо, but what the fuck... Заппа сам говорит за себя лучше, чем когда-либо смогу я или кто-то другой. Как писал в «Арапе Петра Великого» Сергеич, «следовать за мыслями великого человека есть занятие самое увлекательное». Могу только подтвердить справедливость этого утверждения. Конечно, у нас теперь есть хорошо переведённая НАСТОЯЩАЯ КНИГА ПРО ФРЭНКА ЗАППУ, но и эти интервью, наверняка, многое прибавят к тому образу, который сложился у всех нас благодаря неутомимой деятельности Профессора Заппы.
Имя Исаака Дунаевского (1900—1955) золотыми буквами вписано в историю российской популярной музыки. Его песни и мелодии у одних рождают ностальгию по славному прошлому, у других — неприязнь к советской идеологии, которую с энтузиазмом воспевал композитор. Ясность в эти споры вносит книга известного журналиста и драматурга Дмитрия Минченка, написанная на основе архивных документов, воспоминаний и писем самого Дунаевского и его родных. Первый вариант биографии, вышедший в 1998 году, получил премию Фонда Ирины Архиповой как лучшая книга десятилетия о музыке и музыкантах.
Книга петербургского журналиста Анатолия Максимова "McCartney. День за днем" — это первое в России издание, досконально исследующее жизнь самого популярного композитора планеты.Два тюремных заключения. Запись альбомов в Африке; на борту яхты посреди Атлантического океана; в старинном замке, а также совместная сессия звукозаписи с Джоном Ленноном, которая состоялась уже после распада Битлз в 1974 году. И кроме того, миллиард долларов на банковском счете плюс сенсационные подробности личной жизни музыканта.
В книгу вошли разноплановые, но объединенные лейтмотивом обеспокоенности статьи о сохранности нашего музыкального наследия как созидательного духовного начала, о «приоритетах» рок-музыки сегодня и причинах широкого распространения ее среди молодежи, о негативном влиянии рок-музыки на мироощущение человека.
Исполнительница народных песен, народная артистка РСФСР Елена Сапогова рассказывает о своем творчестве, о трудностях, с которыми приходится встречаться народным талантам в нынешних условиях, и о победах, которые каждый празднует в меру своих способностей, осознания важности своего дела. В сборнике приводится множество песен из репертуара Елены Сапоговой, записанных в различных областях России ею и другими авторами, а также несколько былин и притчей.
В сборник вошли русские народные музыкальные игры, плясовые, хороводные песни, заклички, потешки, записанные в различных областях России. Репертуар сборника, построенный по ступеням сложности, позволяет использовать его в коллективах детей самых маленьких и более старших возрастных групп.
Кто он — Павел Александрович Флоренский, личность которого была столь универсальной, что новым Леонардо да Винчи называли его современники? Философ, богослов, историк, физик, математик, химик, лингвист, искусствовед. Человек гармоничный и сильный... А вот и новая его ипостась: собиратель частушек! Их мы и предлагаем читателю. Многие из частушек, безусловно, впишутся в нашу жизнь, часть — представит исторический интерес.