Человек и государство - [6]

Государство — это не высшее воплощение Идеи, как полагал Гегель; Государство — это и не некая верховная личность; Государство есть не что иное, как орган, которому дано право использовать власть и принуждение, орган, в который входят эксперты в области общественного порядка и благосостояния, — инструмент на службе человека. Заставлять человека служить этому инструменту есть политическое извращение. Человек как индивид существует для политического общества, а политическое общество существует для человека как личности. Не человек существует для государства; наоборот — государство существует для человека.

Когда мы говорим, что государство есть высшая часть политического общества, это означает, что оно выше других органов и коллективных частей этого общества, однако это вовсе не означает, что оно выше самого политического общества. Часть, как таковая, подчинена целому. Государство подчинено политическому обществу как целому, и оно служит политическому обществу как целому. Является ли государство хотя бы главой политического общества? Едва ли, поскольку у человека голова есть орудие таких духовных сил, как разум и воля, которым должно служить все тело человека, между тем как функции, выполняемые государством, направлены на служение политическому обществу, а не наоборот.

Теорию, которой я только что подвел итог и которая считает государство частью и инструментом политического общества, подчиненными последнему и наделенными высшей властью не на основе собственных прав и не ради него самого, но в силу и по мере требований общего блага, можно назвать "инструменталистской" теорией, дающей подлинно политическое представление о государстве. Но мы сталкиваемся и с совершенно другим, деспотическим представлением о государстве, основанным на "субстанциалистской", или "абсолютистской", теории. Согласно этой теории, государство является субъектом права, то есть моральной личностью и, следовательно, целым. Следовательно, государство либо подавляет политическое общество, либо поглощает его, обладая верховной властью в силу собственного естественного неотчуждаемого права и, в конечном счете, ради себя самого.

Разумеется, всему великому и сильному присуще инстинктивное стремление, и даже особенное, искушение, выйти за собственные пределы. Сила стремится наращивать силу, механизм силы — бесконечно расширять себя; высшие правовые и административные механизмы стремятся к бюрократической самодостаточности; они хотели бы считать себя целью, а не средством. Те, кто занимается проблемами целого, склонны рассматривать самих себя в качестве целого; генералитет рассматривает себя в качестве всей армии, церковная власть считает себя всей церковью, а государство — всем политическим обществом. Таким же образом государство стремится приписать себе специфическое общее благо — собственное самосохранение и рост, отличающиеся от общественного порядка и благосостояния, которые являются его непосредственной целью, и от общего блага, что является его конечной целью. Все эти беды — не что иное, как примеры "естественной" крайности или злоупотребления.

Но в развитии субстанционалистской, или абсолютистской, теории государства было нечто гораздо более характерное и важное. Это развитие можно понять только в перспективе современной истории, как продолжение структур и концепций, свойственных Священной Римской Империи[11], абсолютном монархии во Франции классической эпохи, абсолютистскому правлению династии Стюартов в Англии. Весьма примечательно, что [само] слово государство возникло лишь в ходе современной истории; понятие государство предполагалось античными понятиями города (πόλις, civitas), которые по своей сути обозначали политическое общество, а еще в большей степени — в римском понятии Империи — в античности это никогда ясно не проявлялось. Исторический пример, к сожалению, наиболее часто повторяющийся, свидетельствует о том, что нормальное развитие государства, само по себе представляющее глубокий и истинный прогресс, и развитие ложного — абсолютистского — юридического и философского учения о государстве происходили в одно и то же время.

Адекватное объяснение этого исторического процесса потребовало бы долгого и тщательного анализа. Я говорю лишь о том, что в Средние века власть Императора, а в начале Нового времени абсолютная власть Короля передается сверху политическому обществу, над которым она возвышается. На протяжении веков политическая власть была привилегией высшей "социальной расы", которая обладала правом (веря, что это право прирожденное или непосредственно данное Богом и неотчуждаемое) вершить как власть, так и моральное руководство политическим обществом, состоящим, как считалось, из [морально] незрелых людей, способных требовать, протестовать и бунтовать, но не способных к самоуправлению. Так, в "век барокко", хотя реальность и значение государства постепенно совершенствовались посредством великих юридических достижений, понятие государства возникало более или менее беспорядочно как понятие целого (иногда отождествляясь с личностью государя), подавляя или заключая в себе политическое общество и обладая высшей властью в силу собственного естественного и неотчуждаемого права, то есть обладая суверенитетом. В подлинном значении этого слова (которое зависит от [конкретного] исторического характера понятия суверенности, предшествующего различным определениям юристов) суверенитет заключает в себе не только реальное обладание верховной властью или право на нее, но естественное и неотчуждаемое право на верховную власть, отделенную от своих субъектов и стоящую над ними