Человек-Хэллоуин - [19]

— Что? — переспросил Стоуни.

Тон его при этом был совершенно равнодушным, потому что он гадал, когда же теперь снова увидит ту симпатичную девчонку, которая передала ему на третьем уроке записку: «Ты милый. Хочешь мне позвонить?» Эта девчонка всего несколько лет назад походила на дурочку носила на зубах специальные пластинки, не красилась, а волосы зачесывала назад и заплетала в косу. Зато теперь с этой легкой улыбкой, злыми губами и темными, как у испанки, глазами она выглядела как Мисс Вселенная — во всяком случи, в глазах Стоуни. Впрочем, ни один парень не устоял бы перед такой красавицей.

— Скажи, что классного в том, что тебе пятнадцать? — Джек рассмеялся. — Да аб-со-лют-но, мать его, ничего. Господи, как хочется, чтобы все это осталось позади! Все это… дерьмо!

Он вытащил из пачки сигарету, не опасаясь, что кто-нибудь из учителей может увидеть его в последний день занятий, предложил сигарету Стоуни. Но Стоуни вытащил из нагрудного кармана свою пачку «Кэмел». Оба закурили — только потому, что знали: делать это не полагается.

— А что ты будешь делать этим летом? — спросил Джек. — Мне придется работать вместе с матерью у нее в конторе. Поеду в Нью-Лондон. Обалдеть можно!

— А я буду заниматься всякой тягомотиной.

— Собираешься подцепить кого-нибудь?

— Да ладно. — Стоуни засмеялся, хлопнув Джека по плечу. — Я умру девственником. Не исполнится мне и шестнадцати, как мой член отвалится за полной ненадобностью.

— Точно отвалится, если будешь дрочить по пять раз на дню, ты, старый онанист!

Джек выгреб последние учебники из ящика. Подержал каждый на руке, словно взвешивая их грехи. Биология была самая тяжелая. Джек нарисовал на задней обложке Микки-Мауса.

— Слушай, старик, я хочу споить все это. Сжечь чертову биологию, долбаную геометрию, клятый испанский. Хочешь, разведем костер у нас в саду? ПЖТС. Приносите жидкое топливо с собой.

— Ты только посмотри на нее! — Стоуни мотнул головой, указывая на девушку своей мечты, проходившую мимо. — А? Что? — переспросил он, словно очнувшись от сна.

Джек пихнул его локтем.

— Я видел, как эта испаночка тебе подмигнула. Лурдес-Мария. Она прелестна Пуэрториканка, мексиканка, португалка или кубинка — мне плевать. Она латиноамериканская богиня. Она прекрасна. Красива, как сама красота. Но берегись, я слышал, у нее целая толпа братьев и все они уверены, что ей еще рано ходить на свидания и нечего крутить с парнями. К тому же, знаешь, для этих католичек или обручальное кольцо, или…

Джек продолжал говорить, но голос его сделался почти неразличимым, а потом и сам Джек отодвинулся куда-то на край света — так, во всяком случае, показалось Стоуни, потому что она снова была здесь. Смотрела на него. Прошла мимо, так что он успел бросить на нее еще один взгляд.

— Она кажется вполне созревшей, Стоуни. — Словно откуда-то издалека услышал он голос Джека. — У нее такой вид, словно она тоже хочет тебя, парень. Смотри-ка… грудь, бедра, шикарные губы и такие глаза…

Она была богиней…

Словно прошедшая милю мечта.

Лурдес La chica mas bonita en todo del mundo. Самая прекрасная в мире девушка.

Ее глаза словно светились изнутри, в них была глуби на, была тайна. Тоненькая, изящная, с почти совершенной фигурой, груди мягко вырисовываются под тонким свитером, в волосах вспыхивают черные бриллианты, заразительная улыбка согревает, будто солнце…

Когда девушка на миг обернулась, чтобы посмотреть на него, тяжелые черные пряди упали, закрыв половину лица. Стоуни хотелось всего лишь дотронуться до густых волос, ну, может быть, переброситься с Лурдес парой фраз. Он так отчаянно жаждал быть с ней рядом, что даже ощущал вкус своего отчаяния.

Время для Стоуни будто остановилось, а единственным звуком был стук его собственного сердца. Все одноклассники вокруг замерли, даже воздух застыл и пылинки в нем зависли…

Живыми были только ее глаза, глядящие в него, снимающие с него покровы, выпускающие его на свободу.

А потом время вернулось, шум возобновился, все закопошились, выгребая содержимое своих шкафов, а Лурдес дошла уже до середины коридора.

Стоуни бросился за ней, едва не сбив с ног Ариэля Шейдмана и Элен Трипп («Прости, Ариэль, извини, Элен, я не…»), споткнулся о собственные кроссовки, широкая синяя рубаха выбилась из-под ремня и хлопала за спиной… Наконец он все же догнал Лурдес и попросил ее о встрече — и вот тогда началось лето, лето, положившее конец его детству.

Началась мужская жизнь.

Когда любовь поражает мальчика в момент активной гормональной перестройки, сила ее поистине неизмерима: любовь способна поработать, превратиться в демоническое наваждение.

3

Кадр из начала июня…

Они сидят на большом камне у пруда в лесу, его рука на ее груди, его губы прижаты к ее губам, пульс сладкой любви колотится у него в голове, и он торопливо шепчет:

— Господи, я люблю тебя, детка, я люблю тебя больше…

— Тс-с. — Она закрывает ему рот поцелуем. Потом, смеясь, отстраняется, стряхивая с себя его руки, застегивает блузку…

— Завязывай с этими чертовыми сигаретами, Стоуни, а то мне кажется, будто я лижу пепельницу!

Он кивает, комкает пачку с остатками сигарет и швыряет ее на другой берег пруда.