Человек-эхо - [119]

Кара прикусывает губу. Ной много раз видел, как она делает это, пытаясь удержаться от слез.

— Пожалуйста, — мягко произносит она. — Я тебя хорошо знаю. Мы были друзьями. Я могу помочь тебе. Есть люди, которые могут помочь тебе.

Кара по-прежнему не сводит с него глаз. Он любит ее глаза. Светло-карие, серьезные. Ему всегда нравилось то, как она смотрит на него, и даже сегодня он видит в них нечто вроде сочувствия, скрывающегося за болью и обидой. Но уговор есть уговор. Он должен придерживаться оговоренных условий.

— Да ни хера вы не знаете меня, старший детектив-инспектор Эллиотт, — говорит Дикин. — Мы никогда не были друзьями. Вы и ваш муж изображали передо мной счастливую семью. Выставляли напоказ все, что у вас есть, тогда как знали, что у меня-то нет абсолютно ничего.

Ной видит, как у нее осунулось лицо. Кара пытается скрыть это, но он понимает, что это его замечание попало в цель.

— Вы делали вид, будто деяния Пересмешника были деяниями нелюдя, что вам не под силу даже просто представить самих себя на его месте, тогда как в глубине души все мы прекрасно знаем. Мы знаем, кого нам хотелось бы убить. Мы знаем, кого бы мы убили, а кому сохранили бы жизнь.

Кара отворачивается от него. Припоминает тот разговор в машине. Тогда, в университете. Да, Ною хорошо известно, в какую тьму способны забрести детективы.

— Ты была настолько же жестока со мной, Кара, как и любой из тех людей в детском доме! Я всегда был одинок. И вот ты выставляешь передо мной напоказ свою счастливую семью… Ты заставила меня страдать, в точности так же, как и они. Тебе нравится делать вид, будто мы были друзьями, но ты для меня абсолютно ничего не значишь. И никогда не значила.

Дикин смотрит, как лицо Кары морщится, после чего она выбегает из допросной. Он делает глубокий вдох и поворачивается к детективу-констеблю Шентону.

Тоби хмурится.

— Допрос прерван в пятнадцать часов сорок семь минут, — произносит он, выключая видеозапись. Поднимает взгляд. — Все совсем не так намечалось, Ной.

Дикин насупливается.

— Да пошел ты… — бормочет он.

Шентон мотает головой.

— Она тебе не верит. Она не может смириться с тем фактом, что ее драгоценный Ной Дикин — серийный убийца и садист. И что нам по этому поводу делать?

Ной обжигает его взглядом с противоположной стороны стола.

— Я признался. Я сделал все, как ты просил. Я помалкивал, пока ты развлекался. Я даже убил первым, Робби!

Лицо Шентона пунцовеет.

— Не смей меня так называть! Никто меня так больше не называет! — Встав, он орет на Ноя, тяжело дыша и выпучив глаза. — И ты тоже! Ты не смог даже отыметь ту сучку! Плюс сильно обосрался, оставив отпечаток пальца, и мне пришлось прикрывать тебе спину, заканчивать дело…

Он медленно опускается обратно на стул — вновь воплощение сдержанности.

— У тебя никогда к этому душа не лежала, Ной, — продолжает Тоби. — Ты — жалкий слабак. Ты — ничто. И все же сейчас ты получаешь все лавры. Получаешь мою славу!

— Так, блин, признайся! Ты же был там, в лесу. Мог выйти в любой момент, чтобы насладиться своим успехом! — Ной гневно показывает на дверь. — Давай, садистская твоя рожа! Расскажи ей, как все было!

Шентон качает головой.

— Вот уж нет, — спокойно произносит он, опять обретая свой обычный фасад. На лице его играет едва заметная улыбка. — Все совсем по-другому задумывалось.

Познакомились они двадцать лет назад. В этом задрипанном детском доме, где их свела скорее необходимость, чем что-то еще. Там они и встретили Джессику Амброуз. А потом Ной ушел, и Тоби думал, что больше никогда его уже не повстречает. Пока не поступил в полицию.

И тогда все пошло вразнос.

У Дикина была природная склонность к работе под прикрытием. Естественная способность растворяться в толпе, становиться тем, кем остальные хотели бы его видеть. Он с легкостью лгал. Не заводил друзей, не влюблялся. Дикин знал, что недостоин той жизни, которая была у остальных людей.

Ной всегда был изгоем. Он сильно выпивал, принимал любые наркотики, которые только попадали ему в руки. Якшался с самыми отмороженными преступными авторитетами страны. Дрался, регулярно бывал бит, заработал опасный удар ножом. Но все же, несмотря на все свои усилия поскорее расстаться с жизнью от рук бандитов и наркоторговцев, он выжил.

А потом попытался убить себя.

Как раз Шентон и остановил его. Должно быть, выследил его в лесу — срезал с дерева, хватающего ртом воздух.

— Я ничто, — прохрипел Ной, когда веревка упала у него с горла. — Я всегда был ничем!

Тоби тогда пристально посмотрел на него.

— Ты мой друг, Ной, — сказал он. — Я присмотрю за тобой.

И после этих нескольких слов Дикин сразу подпал под его чары.

Его всегда завораживало то, какой спектакль Тоби устраивал на работе, робкий и приниженный.

— Я девять лет учился тому, как быть слабым, — говаривал ему Шентон. — Не так-то сложно начать по новой.

По ночам они могли раскатывать по округе в автомобиле Тоби, выслеживая женщин, наблюдая за ними из-за отсвечивающих в свете уличных фонарей стекол машины — те ровным счетом ничего не подозревали, в то время как эта пара охотилась за их жизнями. Дикин буквально благоговел перед Шентоном. Они постоянно тусовались вместе — иногда у Ноя, иногда в старом убогом семейном доме Шентона, иногда на той даче. Тоби мог привести проституток, отыметь их первым, а потом передавать Ною, приказывая ему, что делать. Мастурбировать, наблюдая за ним. Тоби наслаждался своей властью над окружающими его людьми, мороча им головы. Он уже и тогда это делал, как поступал позже в роли Пересмешника: сережка Миа на пожарище, чтобы приколоться над Гриффином, отпечатки пальцев Либби на пивном стакане в двести четырнадцатой квартире…