Человек-дельфин - [9]

Коммуникативный аспект мышления (внутристадное общение) в эволюции дельфинов был заведомо лимитирован тем, что они анатомически лишены возможности использовать предмет внешней среды в качестве орудий. В принципе у морских млекопитающих, отмечает Ж. Майоль, нередко встречается “посредничество”, как природное, так и межиндивидуальное. Морская выдра — калан кладет себе на брюхо заранее подобранный камень и, лежа на воде, разбивает о него раковины моллюсков и панцири крабов. Дельфины, координируя свои усилия, совместно помогают подняться к поверхности воды раненому собрату или тонущему человеку. Оба этих момента в зачаточном состоянии представлены у морских млекопитающих, но… у разных видов в отрыве друг от друга, между тем как в процессе антропосоциогенеза они теснейшим образом связаны. Уже только поэтому отражением среды, сопоставимым с человеческим, дельфин обладать не может даже чисто теоретически. Но чем тогда объяснить столь высокий уровень развития мозга дельфинов, поражающего воображение многих исследователей? Вероятно, он представляет собой орган, избыточно полифункциональный, своего рода атавизм, ибо "не мешает" выживанию вида, атрофия которого затянулась. Ведь, по данным известного биолога-эволюциониста Ф. А. Ата-Мурадовой, 35 % генетической информации организма на уровне высших животных "считывается" и усваивается именно мозгом, и непосредственно касается его. Остальные органы и ткани формируются и развиваются за счет "развертывания" в среднем от 1 до 4 % хромосомного кода [См.: Купцов В. И., Купцова С. В. Психика и мозг (по материалам теоретического семинара) // Философские науки. 1986. № 3. "Рождение женщины”, а также в Энциклопедии моря, написанной легендарным исследователем океана Жаком Кусто. С. 53.]. Словом, вполне возможно, что мозг дельфина по эволюционной инерции остается органом, некогда “работавшим” в ином функциональном режиме, в чем-то более близком характеру жизнедеятельности далеких ископаемых предков человека.

Чрезвычайно своеобразно поставлен в книге Ж. Майоля вопрос о месте дельфина в биологической картине нашей планеты. Ее автор склонен выводить дельфина за пределы “тесного” ему животного мира и даже в сопоставлении с человеком ставить дельфина выше, руководствуясь абстрактно-неопределенным критерием благородства, самим Майолем не раскрываемым и в применении к морскому млекопитающему звучащим метафорически. Особенно не утруждая себя аргументацией столь парадоксального суждения, Майоль приводит доводы "от противного", причем абстрактно-просветительского свойства, — доводы скорее эмоциональные, нежели рациональные. Вырванный из контекста противоположных общественных систем, взятый вообще, но "скроенный" по кальке буржуазного общества, Технологический (индустриальный) человек Ж. Майоля в отличие от своих античных предков, боготворивших дельфина, выступает по отношению к последнему как потенциальный эксплуататор, унижает его превращением в раба и слугу, в средство забавы и наживы, стремится использовать его для развлечения зрителей с целью, далекой от воспитания чувства любви к своему генетическому "брату", только ради получения прибыли, бизнеса. Он хочет превратить его в часового, охраняющего базы подводных лодок, или, привязав ему на рыло штык, послать его для уничтожения вражеских акванавтов-коммандос.

В принципе дельфин, по мнению Ж. Майоля, может многому научить человека, если последний научится “читать его мысли” или хотя бы внимательнее к нему приглядится, как это сделали конструкторы морских судов и специалисты в области радиоэлектроники.

На чем же основан тезис Ж. Майоля о том, что дельфины “общаются телепатически”? В мировоззренческом плане идея передачи мысли на расстояние без сколько-нибудь явного посредника (речи, письма, ритуальных и технических средств связи) идет от некритического преклонения автора перед древними восточными религиями, сложившимися на основе первобытного тотемизма, не расчленявшего людей и природу. Для них характерно, в частности, представление о жизни как бесконечном переселении душ людей в животных (и наоборот), связанном с концепцией “единой” вселенской души (отсюда — год тигра, кролика, обезьяны и т. п.). Столь примитивным образом принцип неуничтожимости материи и ее кругооборот во Вселенной оказались перенесенными в сферу духа и затем разума. Это чистейшей воды объективный идеализм, духовный реликт зари человечества, когда проясняющееся сознание на ощупь искало пути определения его места в окружающем мире природных процессов и явлений. Симптоматично в данном смысле, что акцентированные Майолем случаи ритуально-гипнотического "пробуждения" у человека родовой (генетической) памяти (на Гаити и в Индонезии) "возвращали" действия людей, погруженных в транс, к имитации поведения не только обезьяны и морской выдры (рассматриваемой автором в качестве “рукастого” дельфина), как это должно было бы следовать из концепции сухопутного и водного вариантов эволюционного развития гипотетической обезьяны-амфибии, но также и петуха, кабана, “персонажей” религиозных календарей Древнего Востока и реликтов тотемизма, “перелицованных” под идею череды перевоплощений.