Человек. Цивилизация. Общество - [281]
Но не менее прав он и тогда, когда к сказанному добавляет: «Чтобы выйти сколько-нибудь из хаоса бесчисленных воздействий и противодействии, совокупным влиянием которых обусловливается сложность общественных явлении, они (то есть социологи) желали бы свести все их разнообразие к более или менее ограниченному числу знаменателей»[622].
Вот именно это-то условие и делает необходимой разработку вопроса о факторах и заставляет думать, что и будущее не упразднит эту проблему, как думает М. М. Ковалевский. Не упразднится эта проблема еще и потому, что хотя в конкретной действительности все эти факторы и находятся во взаимодействии, однако научное изучение их не может и не должно (как и всюду) останавливаться перед эмпирической «пестротой», а должно разложить этот пестрый и сложный клубок взаимодействия различных факторов на ряд причинных связей или зависимостей.
В существующих в настоящее время теориях социальных факторов имеется один весьма существенный недостаток, который сильно мешает правильному решению данного вопроса, а именно недостаточное различение чисто социальных факторов от других: биологических и «физикохимических» (под последними я разумею ряд различнейших условий: географические, климатические и другие условия).
Нет никакого сомнения в том, что как «физико-химические», так и биологические факторы имеют решающее значение на ход социальной эволюции. Это следует из того, что человек прежде всею есть материя или энергия (следовательно, подчинен физико-химическим законам), затем — организм (следовательно, подчинен биологическим законам) и, наконец, уже социальное существо. Все мы подчинены, например, закону тяготения, и он решающим образом определяет данный, а не иной ход социальной эволюции. Не будь его — совершенно другой была бы жизнь человечества: другими были бы способы передвижения, а тем самым торговля, охрана, защита, политические границы, подданство и другие условия социальной жизни.
Будь иными географические (например, флора и фауна, конфигурация земной поверхности — распределение гор и долин, суши и моря) и климатические условия — иной была бы и история человечества. (Иным был бы, например, «жилищный» вопрос, иными были бы занятия человечества; не будь «домашних» животных — лошадей, ослов, мулов и т. д., — иными были бы условия человеческого труда; при ином распределении суши и воды иными были бы политические границы государств и занятия его обитателей и т. д.)
При другой антропологической организации другой был бы и весь уклад жизни. (Допустите, что человек обладал бы наподобие растений способностью перерабатывать неорганические вещества в органические. Какая разница жизни возникла бы из этого одного факта!)
То же относится и к биологическим факторам, в частности к выдвинутому Ковалевским и Костом явлению разложения[623] или же к подчеркиваемому Уордом и Паттэном факту неодинаковою реагирования на различные раздражения, из которых одни возбуждают страдание, другие — наслаждение. Как эти, так и ряд других чисто биологических факторов, например, питание, приобретенные привычки, так называемые «рефлексы и инстинкты», наследственность, выдвигаемое ламаркизмом значение упражнений и повторения и ряд других биологических свойств, несомненно, обусловили и продолжают обусловливать данный, а не иной уклад социальной организации и эволюции человечества.
В этом смысле и биологисты, и «физико-химисты» в социологии вполне правы. Прав, например, Де Ланессан, когда заявляет в своей так недавно вышедшей работе «La morale naturelle» (Парис, 1908), что «моральные явления представляют, несомненно, биологические явления» (С. 403); прав Летурно, когда основания нравственности и права ищет в физиологических свойствах клетки[624]; прав и Оствальд, когда все явления человеческого общежития сводит на те или иные формы и свойства энергии[625]; вполне правы и многочисленные сторонники органической школы вроде Шеффле, Новикова и других.
В этом отношении вполне резонны следующие слова В. Вагнера. В человеке, говорит он, существуют способности, «которые целиком унаследованы им от животных и которые заложены в нем гораздо прочнее и гораздо глубже, чем его специальные способности; это — область его инстинктивной деятельности, в своем генезисе, эволюции и своем отношении к разумным способностям подлежащая законам, которые с необходимой полнотой и всесторонностью могут быть установлены только путем изучения мира животных»[626]. Но не менее резонны и следующие его слова. «Мы признаем, — говорит он, — научно установленным положение, по которому человек обладает способностями, только ему одному свойственными и существенно отличающими его от животных; мы считаем доказанным, что человек благодаря своей членораздельной речи, дающей ему возможность жить знанием, опытом и мыслями не только современных, но и умерших поколений, создал себе на земле совершенно исключительные условия существования; мы вполне разделяем идею о том, что нравственное чувство человека представляет собой явление, которому равного мы не знаем в животном мире и развитие которого объяснить путем одного естественного подбора невозможно»
