Человек Чубайса - [6]

Утром Шурка за мной заехал.

Вид у него был потрепанный, но постепенно он разошелся и (с перерывом на обед) мы проездили с ним часов пять.

Жара сгустилась. Над Левобережьем повисли сизые тучи, страшноватые на вид, но в центре с особой злобой палило солнце. Зной все сильней окутывал каменный город. «Пахнет грозой», – нагло ржал Шурка, но пахло не грозой, а бензином и пылью, и еще какой-то гнильцой. Когда вся страна гниет, гнильцой несет отовсюду.

Впрочем, страна Шурку не колыхала.

– Есть одно заведеньице, – намекал он и в черных его глазах зажигались таинственные огоньки. – Ну, настоящая мечта, а не заведеньице! Я тебе покажу. Сидит там матерый человечище. Ну, типа такой кабан по жизни, бывший таксист Костя Воронов. Я ему прямо намекаю: ты съезжай, Костя, по доброму, оставляй заведеньице, а он ни в какую, не понимает. Тяжелый мужик. Было у него, замели на пятнадцать суток – еще в империи, так он, гуляя по двору вытрезвителя, какому-то случайному прохожему продал по дешевке казенный мотоцикл, можешь себе представить? – Шурка осуждающе покачал головой. – Вот такие, как Костя Воронов, сгубили империю. А теперь держит заведеньице. Никакого стыда. Но заведеньице уютное, душа радуется. Называется просто – «Брассьюри». Почему, Костя, спрашиваю, «Брассьюри»? А бывший таксист только жмурится, а вот, говорит, красиво.

Время от времени Шурка тормозил то у лавчонки, то у ларька.

Я оставался в джипе, поглядывал из-за опущенного стекла на сизый и смутный мир. Шурка что-то там говорил, весело и бесцеремонно наваливаясь животом на прилавок, иногда кивал издали. Как мы заранее договорились, я отвечал таким же кивком. В ответ, как китайский болванчик, начинал кивать лавочник. Смотрит издали, ничего не понимает, козел, но кивает. Я сам к лавочникам и ларечникам не подходил, но отлично знаю, что в этот момент пряталось у них в глазах. Отними у негра, у афроамериканца, значит, барабан, у него с глазами случится точно такое самое. Видел я это еще у Вадика, поэтому старался не поглядывать лишний раз в сторону лавочников и ларечников, потому что окончательно еще не решил, пойду ли к Шурке работать. Наверное, пойду, думал я, с чего-то начинать нужно. Даже обязательно пойду, но зачем торопиться?

– Что-то я не всосал, какие такие «люди»? – заржал Шурка, когда я поделился с ним некоторыми сомнениями. – Это ты о ком? Это же бараны, ты что? У них есть бабки, пусть делятся. Они же прекрасно знают, что лучше частью поделиться, чем потерять все. Ты что, братан? Я же у них не прошу, они сами дают. Они знают Фазана, потому и дают. Сам подумай. Ну, кто их защитит, кроме Фазана? Без его пацанов, то есть, без нас, всякое может случиться. Утром встанут, к примеру, а торговый квартал лежит в пожарищах, как Бобруйск после войны. А? «Люди!» – презрительно фыркнул он. – Тут тебе не какая-то сраная Америка. У нас все всерьез. У нас ментов боятся до смерти. Конечно, и бандитов боятся, но ментов больше. Сечешь? А мы, – ухмыльнулся он, – самая надежная крыша. Мы же свои, нас все знают, мы слово держим, мы не какие-то там залетные бандосы. Благополучие всех этих баранов покоится на наших мышцах. Всосал? Это же просто. Даже китаец поймет.

Шурка выходил из джипа.

Раскованный, ловкий, нырял в лавку.

В лавке полумрак, думал я, уют. Там поблескивают ласковые бараньи глазки лавочника. Такой действительно все поймет, не китаец.

Потом Шурка возвращался – ловкий, довольный, застегивал кожаную сумку на поясе. Иногда его провожали. Иногда что-то говорили. Может, убеждали, упрашивали, не знаю, не прислушивался. Не хотел прислушиваться. Какая разница? Все клопы. Особенно Вадик Голощекий был клопом. Очень большим клопом. Насосался и отвалил неизвестно куда. Из-за Вадика я теперь болтался с Шуркой по городу. Хотел, вернувшись из Штатов, удивить Вадика знаниями, поднять бизнес на невиданные высоты, а вся учеба полетела коту под хвост. Я бы тоже, как Шурка, с удовольствием начертал на могилке Вадика: «Спи спокойно, падла, понял!» Это ведь из-за Вадика я вернулся в пустую квартиру. Сперва жена перестала звонить, потом все-таки позвонила. Попрощаться, как она выразилась. С ее слов я и понял, почему от Голощекого перестали приходить деньги. В последние дни в Нью-Йорке я не то что порк, самый дешевый гамбургер заказать не мог. Не терплю гамбургеров, баранья пища, но жрать хотелось. Терпеть не могу хлебных батонов, набитых ветчиной, овощами и кетчупом, меня от них тошнит. Прав Шурка – сраная Америка. Но я там многому научился, не с Шуркой бы сейчас мотаться по городу. Ведь научился же!

Ладно, думал я, всему свое время.

С чего-то все равно начинать надо. В этом смысле, Шурка – не худший вариант. Тем более, что он однозначно прав: дают, надо брать. В конце концов, все эти бараны действительно хотят спокойной жизни, они нуждаются в надежной крыше. Интересно, сколько берет Шурка с бывшего таксиста, заведеньице которого ему нравится?… От души, наверное… А бывший таксист разве пожалуется Фазану? Да нет, конечно… Если какое-то время поработать в паре с Шуркой, расчетливо прикидывал я, на ноги встать можно быстрее, чем я планировал… А если Шурка действительно отхватит «Брассьюри», вдвоем многое можно сделать. Через год, через два можно иметь несколько таких заведеньиц, заняться делом. И голова по поводу законов болеть не будет. Калаш под рукой, Макар под подушкой… Как по другому жить в городе, в котором милиция, найдя труп с несколькими пулевыми дырками в голове, официально заявляет, что человек покончил с собой, а то просто расшибся, споткнувшись о камень? А пьяного бомжа и поднимать не станут, руки о него марать.