Человек Чубайса - [30]

– А на людей? – возмутился Долган.

– А на людей кладут, будто не знаешь?

И выдал Долгану любимую поговорку Вадика Голощекого:

– Если с первого раза не получилось, значит, парашютный спорт не для вас.

10

Одно дело, размышлял я в башенке под заиндевевшим окном, ворочать делами крупного банка или, скажем, приватизировать нефтеперерабатывающий завод, или получить в руки всю энергетику, влиять на экономику страну, искать выхода на зарубежные рынки, и другое – скупать мелкие магазинчики. Вот Вадик Голощекий был дерьмо, он всех кинул, но у него была идея. У него не было средств провести ее в жизнь, но идея была сильная – выйти на зарубежный рынок, заставить Азию, а потом и Европу обратиться к русской продукции, а потом и работать на Россию. С какой стороны ни подходи – сильная идея. Не по плечу она оказалась Вадику, и не могла, конечно, оказаться по плечу, но он стремился к ней.

А я чувствовал себя обманутым.

Чем лучше шли наши дела, тем скучнее мне становилось, потому что я отчетливо видел всю ограниченность своих возможностей. Да и отчужденность бывшего таксиста нарастала. Он все чаще посматривал на меня как на чужого. В новом продуктовом магазинчике вслед за шурином появилась невестка Воронова, а в «Брассьюри» прочно прижилась племянница, довольно стервозная баба. Из-за нее я теперь почти не спускался к камину. В то же время, когда я предлагал поставить в «Брассьюри» дополнительное оборудование и выдавать, скажем, на продажу чипсы, у Кости это вызывало сопротивление. Он старался увильнуть от определенного ответа. Не хотелось ему возиться с дополнительным оборудованием, тем более, что предлагал это я.

«А ты что предлагаешь?» – спрашивал я в свою очередь.

«А я предлагаю купить продуктовый магазинчик».

«Еще один?»

«Ага».

Костя Воронов всегда выбирал самый простой путь.

Впрочем, пораскинув мозгами, я понял, что Костя тут, собственно, не при чем. Просто пошли у нас некоторые накопления, мы вставали на ноги, а накопления всегда приводят к противоречиям. Всем известно, как трудно поделить миллион на двоих. Вот разделить рубль на компанию из семи, скажем, человек – нет проблем, а поделить миллион на двоих всегда трудно.

Ну, в самом деле, размышлял я.

Ну, пусть вложил я деньги в «Брассьюри», территория кафе все равно не моя и моей, видимо, никогда не будет. Дело начинал Костя, а значит, люди и территория – это его люди и его территория. И он прекрасно знает, что я это знаю. Наше равенство в этих условиях сохраняется только на бумаге. Конечно, я могу силой подмять Костю под себя, вполне даже могу, но тогда исчезнет доверие. Ведь психологию бывшего таксиста не переделать. Как он мечтал о мелких магазинчиках, так и будет мечтать.

Что мне продолжало нравиться в «Брассьюри» – кирпичная башенка.

Тихонько бормотал приемник, стекла оттаивали. Я глотал баралгин, снимая головную боль. Скоро полезут из сугробов тряпки и подснежники, копоть, кости, собачье дерьмо – все, что за зиму скопилось в грязных сугробах. За зиму я несколько отъелся и успокоился, но мучили головные боли.

А из перехода метро исчезло неизвестное божество.

Однажды я спустился в переход, решив покатать девицу Олю в джипе (все же удачу нагадала мне она), но ни Оли, ни гипсового старца в переходе не обнаружил. Зато, поднимаясь наверх, в упор наткнулся на Нюрку. Останавливаться не стал, так, кивнул только и проследовал мимо, что ее, конечно, заело:

– Ну, чего бежишь? Сам мог позвонить. Я твой телефон потеряла.

Мне было все равно. Я так ей и сказал. Но кипела во мне буря предчувствий. Не знаю, почему, я боялся взглянуть Нюрке в глаза. У нее был мой телефон, но она мне не позвонила. Все во мне вздрагивало от обиды. Ведь своего телефона она мне не дала. Не выдержав, я добавил:

– Ты постоянно врешь.

– Зачем мне врать с такими ногами?

Я остановился и внимательно посмотрел на Нюрку.

Элегантные сапоги до ушей, это точно, облегают каждую ногу, как перчатки, если так можно сказать. Классные ноги. Действительно, зачем врать с такими ногами? Простодушие Нюрки были невероятно. В глазах у нее тоже что-то прыгало, странное что-то, она тоже, как я, отводила глаза в сторону, будто боялась что-то пообещать ненароком. Никаких телефонов я тебе больше не дам, на всякий случай сказал я, хотя голос мой утверждал совсем обратное. С такими ногами, как у тебя, нет смысла запоминать чужие телефонные номера, кому надо, тот сам дозвонится. А вот, если хочешь… А вот если хочешь, все же решился я, можно заглянуть в «Брассьюри»…

– Терпеть не могу пиво!

– У меня особое… Прямо из Мюнхена…

– А что ты делаешь в пивной? – заподозрила Нюрка. Наверное, приняла меня за охранника или за вышибалу.

– Помнишь, я говорил в милиции?… Это не просто пивная… Это мое собственное заведение… Неплохое, между прочим…

Нюрка явно хотела послать меня подальше, но слово собственное ее заинтересовало. Не знаю, что в ней победило – дурость или любопытство, но, поборов колебания, она вдруг произнесла:

– Поехали.

11

Внизу, в зале «Брассьюри», оказалось шумно.

«Давай сядем у окна…»

Я даже не оглянулся.

«Или у камина…»

Ну, уж нет! Не оглядываясь, я упорно тащил Нюрку за руку по узкой лесенке в башенку.