Человек Чубайса - [29]

– Уже нет.

– Но ты же всех знаешь!.. – взмолился бывший таксист. – И тебя все знают!.. Не будут они доить своего корефана… А увидят, как ты хорошо живешь, может, сами побегут искать хорошее дело…

– Ладно, – как бы заколебался я. – Налей еще водочки. Я присмотрюсь. Мне подумать надо. Ты преувеличиваешь, по-моему.

9

Но Воронов не преувеличивал.

Через несколько дней мы обговорили все необходимые детали и оформили у нотариуса типовой договор на недвижимость. Пятнадцать тысяч зелеными (из Шуркиного бумажника и из моих накоплений) перешли в общую кассу и я, наконец, совершенно официально завладел одной из башенок «Брассьюри». Буквально через неделю завезли мебель, письменный стол поставили прямо под окном, как мне и хотелось. К сожалению, ударили морозы и кроме густых лиловато-синих разводов, покрывших стекла, я ничего не видел.

Но зато какие разводы!

Я чувствовал себя заново родившимся.

Я сделал важный шаг, оторвавшись от Филина.

Я знал, что некоторое время Филин никому не позволит наезжать на меня, то есть на некоторое время мы с Костей оказались, ну, скажем так, как бы в свободной, как бы в офшорной зоне. Доходили слухи, что Долган действительно полностью отлучен от дел, что плешивого не пускают ни в одно порядочное заведение. Ну, значит, Филин снова в силе, понял я, Шуркина папка ему помогла. По крайней мере, все жесткие приказы Филина очистить территорию от чужих были четко выполнены. Заодно за пределы этой обжитой территории был выброшен Долган.

Больше всего эти события радовали Костю Воронова.

Он тоже ожил, он сильно изменился, особенно по отношению ко мне: теперь ведь мои бабки работали на него, теперь я считался его человеком. У него глаза жадно горели: «Вот хочу еще один магазинчик?…» – «Да не потянем мы вдвоем сразу несколько магазинчиков», – предупреждал я. Воронов щурился: «Я шурина приглашу».

Идея с шурином мне не сильно нравилась, но я не противился.

Все равно к тому времени у Воронова появился продуктовый магазинчик на улице Карла Маркса.

Там он и посадил шурина.

Да и сам часто пропадал там же.

А я обживал красную кирпичную башенку.

Морозы в ту зиму здорово сгустили воздух. На отсутствие клиентов никак нельзя было жаловаться. Приятно с мороза вбежать в уютный зал, сесть у камина, расслабиться, заказать горячий кофе, съесть отбивную, а то и сто граммов пропустить. Проститутки наладились сидеть по углам, мы их не гнали. Иногда приходили пацаны – кто развлечься, кто за советом. Мы всех привечали. А если вся эта возня надоедала, я поднимался в башенку. Там тоже было чем заняться. Я накупил всяких умных книжек по экономике и по бухгалтерскому делу и освежал накопленные знания. Изредка (действительно изредка) навещал Юху. Деньги, полученные от меня и от бандитского врача, он давно и беспощадно пропил, но это Юху нисколько не угнетало. «Свободный в свободном мире» – так любил повторять он.

А в башенке было тепло и сухо.

Ледяные лишаи красиво расползались по промерзшим стеклам.

В зале внизу топился камин из красного кирпича, смонтированный уже при мне, столиков было много, но ни один не пустовал. Хорошо бы узнать телефон Нюрки, думал я иногда. Я бы ей позвонил: это, мол, общество охраны животных? А она бы ответила: а ты, козел, на что жалуешься?

Однажды тайком (узнав, что нет Воронова) забежал Долган.

Серый, как мышь, он скромно заказал кружку пива и присел рядом со мной на краешек стула у окна, чтобы держать под контролем вход, хотя специально за Долганом пацаны уже не ходили. «Ну, конкретно, козел, хорошо устроился, умеешь устраиваться в жизни!» Услышав это, я остановил бармена, цедившего для Долгана пиво. Потом сказал Долгану:

– Тебе сюда приходить не надо.

Он оглянулся на дверь:

– Ну, я знаю.

И сменил тон:

– Пацаны намекают, что за тобой кто-то стоит, Андрюха… Вон тебя Филин не трогает и другим не дает трогать… Филин тебя даже отпустил из команды… А меня выгнал… Видишь, как нехорошо получается?… Андрюха, возьми меня к себе! Хоть вышибалой.

– Не могу.

– Ну, дай полтинник.

– Не могу, – повторил я.

– Да почему?

– Филин слово с нас взял не иметь с тобой дел.

– Да он не узнает.

– Не могу, – повторил я. – А полтинник ты все равно пропьешь.

– А ты с бабками что делаешь?

– Пропиваю.

– А мне почему нельзя?

– А ты сам подумай, – загадочно ответил я. И поцарапав ногтем мерзлое стекло, заметил: – Ты, Долган, бдительности не теряй, тепло расслабляет. Налетят пацаны, не отмахнешься. А задержишься на лишнюю минуту, решат, что ты переговоры со мной ведешь. А мы не ведем переговоров.

И посоветовал:

– Сходи к Филину. Поговори, покайся.

– Меня какая-то сука ему заложила на блефе, – злобно ответил Долган и плюнул, поднимаясь со стула: – Это все тот дед… Помнишь мочищенского деда Серафима?… Шлепнуть надо было сразу старого дурака, это он навел порчу. Помнишь, все твердил: «Время придет, тебя ни в один дом не пустят»? И на тебя тоже указывал. Что копейки никогда не подашь. Получается, что все предвидел старый. Как сказал, так все и случилось. Помнишь, мы тогда уезжали от него как пьяные, а ведь что пили, кроме чая?

И взмолился:

– Андрюха, поставь на меня!

– Ставят на лошадей, – возразил я.