Человечек в колбе - [81]

— Я их сделал во время плавания. Кто же, как не Адмиралтейство, должен издать их? Ведь Адмиралтейство поощряло мою работу натуралиста на судне.

Адмиралтейство никак не соглашалось на это. Оно ничего не имело против того, чтобы врач собирал коллекции и глядел в микроскоп. Очевидно, лорды Адмиралтейства рассуждали так: пусть лучше возится с банками и улитками, чем пьет и дебоширит, но тратить деньги на печатание статей о каких-то полипах и медузах, улитках и морских червях они совсем не хотели.

Они затребовали списки кораблей, назначенных в плавание и готовых к отплытию. Выбрали один из них и пригласили Гексли.

— Не угодно ли вам, — любезно встретил его лорд, — принять назначение на… Корабль идет в замечательные места, там еще никто не собирал коллекций. Вы соберете там много интересного, вы обогатите науку новыми открытиями. И вот тогда-то мы дадим вам денег, и вы напечатаете такой том, — тут лорд развел руками, — что сразу затмите натуралистов всех времен. Поезжайте, работайте и — будьте покойны. Мы вас не забудем!

Гексли рассердился и подал в отставку.

Главный лорд был в восторге — он отделался от надоедливого врача-натуралиста.

Покончив с Адмиралтейством и его лордами, Гексли задумался. Какую выбрать карьеру? Оставалось одно — кафедра и профессура. Это было и почетно, и доходно. И он начал искать кафедру. Он увлекался физиологией и хотел читать лекции именно по этому предмету. Свободные кафедры бывали, но всегда находились другие кандидаты. С горя он даже попробовал занять кафедру в Торонто, в Америке, но и там дело не выгорело.

Наконец ему повезло. Его друг, некий Форбст, получил кафедру в Эдинбурге, а свое место в Горном училище предложил занять Гексли. Увы! Это не была кафедра физиологии, а кафедра естественной истории, да еще вместе с геологией. Горным инженерам не нужна была физиология, а геология и палеонтология могли пригодиться. И вот физиолог сделался геологом, палеонтологом, всем чем хотите, только не физиологом.

Женившись, Гексли развил бешеную деятельность. Он должен был доказать своей жене, что она не ошиблась, прождав его восемь лет. Он получил место натуралиста береговой службы в Горном департаменте, он набрал лекций и уроков везде, где только мог, начиная от художественного училища и кончая госпиталем Фомы. Он читал и делал демонстрации, он ездил по берегам Англии, выполняя свои странные обязанности натуралиста береговой службы, просиживал ночи над работой и книгами. Он был упрям и решил поставить на своем: он будет знаменит. И чем больше он работал, тем больше увлекался, и, наконец, он стал работать не из-за славы, а просто по любви. Ради этой любви к науке он оставлял все. В его гостиной сидели гости, но если ему нужно было работать, он уходил в свой кабинет. Жена часами ждала его по вечерам; он опаздывал к обеду, он уходил, не дождавшись завтрака.

— Нужно проработать, если понадобится, шестнадцать часов в сутки, — говорил он. — Если вы в состоянии сделать это — успех обеспечен.

И он доказывал это, работая, как вол.

Горячий и увлекающийся, он увлекся и палеонтологией, той самой, которую раньше очень не любил, больше даже — она вызывала в нем отвращение. А увлекшись палеонтологией, он моментально устроил в Горном училище музей, куда и водил своих слушателей. Заинтересовавшись музейным делом, он заглянул в Британский музей, походил по его залам и пыльным кабинетам и тотчас же обрушился на порядки этого знаменитого музея.

— Что это за порядки? — горячился он. — Публика бродит по залам, смотрит и ничего не понимает. А ученые тоже ничего не могут делать в такой неразберихе. Ученые должны двигать науку, а им этого не дают!

Он кричал и кипятился, писал статьи в газетах, поднимал скандал за скандалом в заседаниях ученых обществ, он прославился как скандалист по всему Лондону. Заправилы из Британского музея очень равнодушно отнеслись к его агитации, и только много лет спустя в Британском музее был наведен некоторый порядок.

Войдя во вкус чтения лекций, Гексли решил расширить аудиторию и стал читать популярные лекции. Ему нужна была, как воздух, большая аудитория. И вот он начал читать лекции для рабочих. Это случилось не сразу: он попробовал раньше читать для мещан и мелких торговцев, но моментально разочаровался в этом.

— Им противно читать! Они ничего не знают и не хотят знать, — уверял он и приводил замечательный случай из своей лекционной практики. — Я читал о мозге. Я старался говорить как можно понятнее и проще. И вдруг — почувствовал, что меня никто не понимает. Я растерялся, но вскоре заметил, что одна женщина смотрит на меня во все глаза и видимо крайне заинтересована. Я утешился этим и провел остаток лекции, обращаясь только к ней. И вот после лекции, она подошла ко мне и попросила позволения задать вопрос. «Пожалуйста», — ответил я. «Профессор, — сказала она, — где помещается мозжечок: снаружи черепа или внутри?»

2

Гексли любил науку. Но он не имел определенных взглядов на происхождение животных и растений. Ему как-то не приходилось серьезно над этим задумываться. Но вот в 1859 году вышла книга Дарвина «Происхождение видов». Гексли прочитал ее и сразу влюбился и в книгу, и в теорию, и в ее автора.