Человечье мясо - [8]

Марианны не было. Я не выдержал и с бьющимся сердцем выскочил из помойки. Не думая об опасности, я перебежал улицу и завернул в переулок, на углу которого я в последний раз видел сверкнувшую, как созвездие, Марианну.

Я бродил не таясь по переулку, заглядывал во дворы и подъезды, толкал двери и заглядывал в окна. Иногда меня спрашивали:

- Вам кого, товарищ? Или потеряли чего?

- Потерял, - тихо отвечал я и шел дальше. На мне были пижамные штаны в золотую полоску по небесно-лазоревому полю и одна туфля.

Я возвратился к углу переулка, к тому месту, где потерял Марианну, и опустился на колени.

- Прости меня, любимая, - прошептал я. - Прости меня за горе, которое я принес тебе, за то, что я, борясь за счастье людей, погубил тебя, лучшую и преданнейшую из женщин. Прости меня, любимая.

Силы покинули меня, и я потерял сознание.

В этот день над миром пронеслись бури. Наверное, больше, чем накануне. И, наверное, меньше, чем назавтра. Лилась кровь, хрустели розовые кости и дымилось человечье мясо. Горели жилища, скрипели ключи в замках тюремных подвалов, рвались снаряды, и матери хоронили детей.

- Чего разлегся? Пьяный, что ли? - услышал я чей-то далекий смутный голос и почувствовал, что кто-то трясет мое плечо. Я медленно раскрыл глаза и различил в темноте лакированный козырек фуражки и небесно-голубые погоны.

- Ну, ты, вставай, - сказал он.

Глава VIII

- Товарищ директор, - сказал милиционер, проталкивая меня вперед, споймал. Пьяный. Валяется. В канаве.

- Я не пьяный, - угрюмо сказал я. - И если бы вы меня не поймали, я сам пришел бы к вам и сказал: вот - я. Теперь я в ваших руках. Убейте меня. Теперь мне все равно. Я побежден.

- Ха, ха, ха!.. - захохотал милиционер, - ты бы пришел! Как же, держи карман! Ха, ха, ха!.. Товарищ директор, он бы пришел! Ха-ха-ха!..

- Ну, вот что, - сказал директор, - некогда мне с тобой тары-бары разводить. Хватает с меня и без тебя всяких делов. Живо на место, а то влеплю еще червонец по указу от 40-го года и дело с концом. Давай!.. - И он мотнул головой на дверь.

Я переступил порог, взглянул и перед глазами у меня поплыли, расплываясь, красные круги, эллипсы и звезды. Передо мной стояли, сидели, лежали и расхаживали абсолютно голые, полуголые и почти голые люди.

В последнюю минуту я подумал, что мне хотелось бы умереть одетым. Перед моим взором встал эшафот, воздвигнутый на шумной площади, окруженной толпой людей, провожающей в последний путь своего трибуна.

Но вспомнив, что на мне лишь пижамные штаны в золотую полоску по лазоревому полю и одна домашняя туфля с оторванным каблуком, я махнул рукой на все и двинулся к двери, куда, стуча зубами, стремились обреченные люди из категории абсолютно голых.

В это мгновение, расталкивая абсолютно голую очередь, к которой присоединился и я, выскочил обливающийся потом багровый татарин с одним глазом и стоящими дыбом волосами.

- Эй! - заорал багровый татарин, - какой такой есть человек вместо беглый!

Молчание. Люди, стоящие перед страшной дверью, смотрели друг на друга остановившимися от ужаса глазами.

- Эй! - заревел одноглазый татарин, - какой такой человек есть? Зачем молчит? Совсем хуже будет такой человек. - И вдруг, встретившись со мной взглядом, он, не отводя от моего лица единственного своего глаза, двинулся ко мне, багровый, окутанный паром и с дико вздыбленными седыми волосами.

- Помогите! - тихо вскрикнул я и в ужасе попятился назад.

Одноглазый татарин схватил меня за плечо раскаленной рукой и зловеще кивнул кому-то, стоявшему сзади. Через мгновение передо мной вырос человек, державший в каждой руке по огромной бритве.

- Какой такой человек этот есть? - спросил татарин.

- Этот самый, - сказал палач и равнодушно почесал подмышкой. - Это заместо Алехи Кривого наняли. Алеха, значит, убег, а этот заместо его. Только уж больно жидковат. Не стерпит. - Он нагнулся, что-то высмотрел на моем животе и, сморщив нос, сказал: - Жила у него хлипкая, не стерпит. Голая толпа вокруг нас заспорила:

- Нет, этот не стерпит. Антисемент. У ихнего брата завсегда жила хлипкая.

- Ничего, малость пообвыкнет.

- Какой? Этот? Да он в первочасье в портки наложит.

- Снимай штаны, - скомандовал татарин.

Я сжал кулаки и не шевельнулся. Палач попробовал бритву на собственном затылке.

- Снимай штаны, - рявкнул татарин.

Палач несколько раз скользнул по ремню бритвой.

Татарин, видя, что я по-прежнему не шевелюсь, дернул мои штаны. Шелк с треском порвался. Я остался в одной домашней туфле с оторванным каблуком.

Палач, держа в вытянутой руке бритву, медленно приблизился ко мне, нагнулся и протянул руку. Я взвизгнул и толкнул его ногой в лицо.

- Ты чего, ошалел что ли? - обиженно спросил человек с бритвой, поднимаясь с полу и запихивая в рот протезированную челюсть, - вроде псих какой-то. Придет директор, с ним объясняться будешь. Веди его, Азамат.

Я наклонился над своими разбитыми очками.

- Для гигиены, дурак, - сказал кто-то из толпы. - Учит их советская власть культуре, учит, учит, а все толку нет.

- Шайтан человек совсем есть, - проворчал татарин, покачивая головой, и, схватив меня за руку, потащил за собой.