Чел. Роман - [98]

Возвращаюсь… Да, так бывает… И в страшных снах не увидишь… Как-то они отмежевались от ожоговых, хотя ведь (здесь никакого сарказма) их многое объединяет… Так, у дома напротив восточного фасада больницы – одноногие… На костылях вообще много людей везде. Они разбросаны по периметру. Проблемы разные: от травм до последствий каких-то заболеваний. Но с такой степенью тяжести объединились в одну группу. Тоже своего рода кавалерия. Слышал от них такое. В шутку, конечно. Всё они понимают… Иду дальше мимо восточного… Тут солянка… Вплоть до перекрестка… Нет каких-то четких групп… Разве что много стариков. Уж не знаю почему. Ближе к метро? Ну, как вариант. Иные причины? Пока ничего в голову не приходит… Так, группка с синдромом Дауна… Их вообще мало. Ну, на фоне прочих, конечно. Опять группа. Внешне непонятно, по какому признаку. Что-то внутреннее? Прислушаюсь. Сердечники? А нет, тут принюхиваться надо. Почечные. Правильно. Сердечники у нас в большинстве с своем, я слышал, напротив северного фасада. Опять же, кто его знает почему… Ну, вот и наш раковый корпус начался мало-помалу… По глазам – самые отчаянные. И по словам тоже. Физически только всё сложно. Другой полюс… Занимают весь перекресток от хосписа. Обе улицы. Преобладают и у главного входа. Сопровождение есть, но не у всех. Корпус этот как-то по-особому сплочен. Если уж продолжать военную аналогию, штрафники – то есть, кто-кто, а уж они-то на все готовы. Нечего терять. Только вот возможности невелики. Одного взгляда на них достаточно, чтобы это понять. Не будем мешать. И дальше, как говорится, – тишина… No comments от Dane, no comments…

XVI

Репетиции «Cessa» идут тяжело – строчка за строчкой. Начальные изощренные, но медленные трели в верхнем регистре осваиваются быстро, но скачок в темпе на втором куске долго не дается. Чел глотает звуки и теряет фиоритуры. Такт за тактом, даже не кирпичиками, а их четвертинками, выстраивается здание охватившего Альмавиву счастья. Но и между репетициями felicità графа не оставляет Чела. Он мычит арию утром, днем и вечером, в душе, в туалете, за обедом, на прогулке, мычит, ухаживая за бабочками, мычит почти всегдашнему отцу, редким сестрам и еще более редкой маме, мычит тихому дому, позднеосеннему печальному лесу, уставшей к зиме земле, уходящей под лед воде и старчески седому небу. И даже во сне графские восторги не оставляют его. Глубокой ночью отец чутким ухом улавливает звуки из спальни сына. Крадучись, он идет туда и застает Чела поющим во сне. Мелодия слишком на слуху, чтобы остаться непонятой.

К концу ноября кирпичики склеиваются. Ария уверенно готова. Альберт уже ничему не удивляется, и ему все сложнее хранить молчание. При редких звонках домой он отделывается самыми общими фразами. Мол, ученик очень даже неплох и делает некоторые успехи. О том, что его теперешний подопечный не вписывается ни в какие рамки и грозит стать его главным достижением, залогом будущего процветания, – ни слова. И не только потому, что таковы условия договора. Дело в другом. Альберту сложно назвать Чела своим учеником. К своему стыду, он так и не понял, как все это стало возможным. На каждой репетиции Альберт ждет, что этот сон вот-вот прекратится и Чел не возьмет банального ля. Но верхние до с изощренными фиоритурами улетают в вертикаль с непреложным постоянством, и чем дальше, тем со всё большей внешней легкостью. Альберт с ужасом понимает, что этому голосу, кажется, нет никаких разумных пределов.

В отличие от Альберта отец воспринимает происходящее как должное. Поставив задачу – удержать достигнутый уровень, но дальше не соваться, отец на неделю уезжает. Два сольных концерта и бенефисная солянка у какого-то «макаронника» в Ла Скала. Вернуться он обещает не один. Конкретных имен не называет, но по отдельным намекам Альберту кое-что становится ясно. Отец, несмотря на внешнюю уверенность, хочет перестраховаться и устроить пока еще домашнее, но международное прослушивание. Кто именно и откуда приедет, он не говорит. Возможно, и сам точно не знает, и никаких конкретных договоренностей еще нет. Отец так и уезжает, ничего не объяснив. Накануне же Чел случайно, от сестер – отец проговорился при них – узнает, что сроки последнего в этом году заслуживающего внимания конкурса уже вышли. Лишенный доступа в Сеть, он не имеет возможности сам отслеживать такие вещи и доверяется отцу. Теперь же становится не совсем понятно, к чему именно он готовится и когда точно закончится его изоляция. Витиевато-сбивчивое объяснение Альберта отчасти проясняет ситуацию. Чел слегка успокаивается. Неделя после трех месяцев полной изоляции уже не кажется долгим сроком. Она проходит в обычных, но заметно более щадящих, в соответствии с указаниями отца, репетициях. Прогулки с увеличенным интервалом. И без прежнего эскорта – якобы случайно появляющихся в лесу и у реки охранников с центрального поста. Ситуация более чем понятна. Срок заключения подходит к концу. Глупо сейчас срываться. Скоро сами отпустят. Бессмысленность побега очевидна. Чел и не думает о нем. Беспокоят частности. Где и когда он встретится с Чарли – главная из них. Чарли так же, возможно, под арестом. Ее загородного адреса он не знает, хотя Чарли однажды рассказывала о странной скале, вкопанной в яме в сосновом лесу. Знать бы, где эта яма. Но с другой стороны – нет никаких гарантий, что Чарли именно там. Быть может, в ее семье всё проще и она все так же дома в Сети и давно ищет его. И только он один потерялся.