Чел. Роман - [64]

Чел бросает взгляд на группу скалолазов по соседству и быстро улавливает разницу между ним и теми, кто стоит у подножия. Она мала, но существенна. В отличие от Чела с тем, кто на маршруте, их связывает веревка, а не только полный заботы взгляд. Вслед за этим нехитрым открытием приходит другое. Он ничем не может помочь Чарли. А если и может, то только тем, что не будет мешать ей быть самой собой.

Чел отходит от стены, чтобы лучше видеть Чарли, и начинает петь, не смея пока еще делать этого в полный голос, боясь хотя бы легким колебанием потревожить ее покой. Такой уверенной, тихой, слившейся со скалой в единое целое она ему кажется. Эта тихая молитва не успокаивает. Чел ходит туда-сюда, не находя себе места, но, как ему кажется, помогает Чарли, несмотря на с каждой секундой увеличивающееся расстояние между ними. В полную силу он поет, когда Чарли уже благополучно спускается и приводит истерзанные пальцы в порядок. Не в силах сдержаться Чел отпускает голос на волю, славя единственную меж женами и плод ее, молясь с Чарли рука об руку обо всех бывших, настоящих и прибывающих, и ныне и в смерти их. «Amen», – шепчет Чел и видит вслед за Чарли облако-бабочку, но так и не понимает, что именно вскоре ее так расстраивает. Весь обратный путь он думает о случившемся сегодня, невольно ловя взглядом ее «чарли» -походку, и только на трассе, в пятиминутном ожидании такси, приходит к выводу: ему при ней не позволено говорить вслух. Только петь…

Приглашение отца застает Чела врасплох. Как Чарли будет воспринята домашними, помешанными на звуке и всем, что с ним связано, предположить сложно. Ореол вчерашней «Lagrima» еще силен, и Чарли как его причина должна быть принята, какой бы она ни была. Но это в идеале, а в реальности Чарли – другой мир. Мир – для его семьи – отверженных. Принять Чарли как есть – значит соприкоснуться с ним. Читай – запачкаться. Глухие – не плохие. Они хуже. Они – никто. Каста неприкасаемых из лишенного звуков подполья.

Чел так и не предупреждает домашних об особенностях гостьи, решая в этом вопросе довериться судьбе – примут как примут. Не примут – он принял. Получить согласие Чарли кажется ему большей проблемой. Но все проходит без лишних слов. Чарли, поколебавшись, соглашается. Хотя по хаотичному движению пальца над дисплеем заметно, что решение это для нее непростое. Дело ведь не в высотке и его очевидном, пусть и усыновленном, мажорстве. Дело в музыке, которой наполнена их квартира, да и любое место, где оказывается хоть кто-то из их семьи. В музыке, которой Чарли лишена в принципе. А то, как он «слышит» его, – это другое. Это их тайна, которая касается только их двоих. И никого более. Этого никому не объяснить. Это никто не сможет почувствовать. Всё остальное и остальные – мимо. Они не поймут. Все закончится не просто непониманием, а какой-то бедой. Ощущение надвигающейся катастрофы не покидает Чела от подъезда до дверей квартиры. И интуиция не обманывает его.

Их встречают по высшему, с точки зрения встречающих, разряду. Солист импровизированного трио пел для королей и президентов. Но Чел в ужасе сжимается при первых звуках. Смотреть на Чарли больно. Ее пронзительно-униженное лицо словно вкручивает Чела в пол. Он слишком поздно реагирует на ее побег. Чел в отчаянии стучит ладонями по секунду назад закрывшимся дверям лифта. Не замечая выскочившего на площадку оскорбленного трио, Чел бросается вниз по лестнице, которой никогда за все прожитые годы не пользовался.

Скатившись на первый этаж, Чел обнаруживает, что Чарли забыла крэшпэд.

– Может, она не ушла? – предполагает Чел невозможное и спрашивает консьержку: – Та девушка… которая пришла со мной, вышла?

– Да, только что, – звучит в ответ. И Чел, с натренированной за день ловкостью, закидывает крэшпэд за спину.

На улице, пробежав по инерции с десяток метров, Чел останавливается и смотрит по сторонам. Площадка у входа дает хороший обзор. Чел обнаруживает Чарли на набережной. Она перебегает улицу в ближайшем от высотки месте и движется к соседнему мосту с башенками и крытой галереей. Маршрут не верен – ей не нужно на ту сторону. Одно из двух. Или она намеренно заметает следы. Или просто бежит куда ни попадя. Лишь бы подальше. Река как граница. Нужно не дать Чарли ее преодолеть.

На середине моста Чарли замечает погоню и переходит на бег. Чел ускоряется – но ближе к противоположному берегу все-таки теряет Чарли из виду. Он останавливается и, тяжело дыша, с минуту с надеждой осматривается. Напрасно. Чарли словно исчезает. Чел снимает крэшпэд и кладет его у основания трехметровой башенки. Он садится на мат и прислоняется к башне спиной, откидывает голову, затылком чувствуя непреходящий холод камня. Чел глядит в сумеречное небо, но глаза Чарли, уставившиеся на него, мешают разглядеть что-либо. Она сидит верхом на башенке. Глупо спрашивать, как она там оказалась. Небо уходит в расфокус, уступая место иной бесконечности: лицу, обрамленному черной шапочкой и снудом. Чел кротко улыбается. Чарли несколько мгновений сохраняет суровость, но вдруг, как и тогда в метро, показывает язык. Но это уже другой язык. Чел понимает это и улыбается в ответ. И вскоре оба хохочут, хохочут как умеют: он нараспев, она чуть мыча, – и смеются почти без остановки остаток весны и без двух дней все лето…