Чекисты рассказывают. Книга 4-я - [89]

— Получилась неувязочка, — сказал Иванюта, кладя раскрытое на нужной странице дело Прихожана на стол перед Андреевым.

— Побеседовать бы с Лахно сейчас по этому вопросу поподробнее. Может быть, это был и не Прихожан, — заметил Андреев.

— Совсем было бы хорошо вывести Лахно из тыла для опознания Прихожана. В крайнем случае, если он еще не может передвигаться, предъявить ему на опознание фотокарточку и еще раз опросить его подробно.

Андреев с нескрываемым удивлением посмотрел на Иванюту.

— Ты, Коля, говоришь об этом, как о вполне реальном деле? Вывести… опросить… Это что тебе, к соседям в землянку сходить или в столовую? Нет, брат, надежды на это мало. Когда его видел «Смелый», тот еще ходить не мог. Ранение в грудь и в ногу. Поправлялся медленно. Нужны были лекарства, а где их там взять?

— Но все же, Сергей Петрович, попытаться, мне кажется, стоит, — произнес задумчиво Иванюта.

— Ладно, доложу Кленову. Посмотрим, — подвел итог разговору Андреев.

«Смелый» выполнил поставленную перед ним задачу полностью. Доставил командованию весьма ценную информацию о положении на оккупированной территории, о передвижении и дислокации войск противника. Но об исчезнувшей разведгруппе нового ничего добавить к тому, что он передал по рации, не мог. Многое в этом деле было для контрразведчиков загадкой. Кто была девушка, которую задержали немцы примерно в то время, когда был расстрелян старик Жаворонков? Была ли это Галина или другая, случайно попавшая в руки оккупантов? Почему был расстрелян старик? Кто-то выдал его или, может быть, только потому, что он был в прошлом красный партизан, председатель колхоза, деревенский активист? Ответить на эти вопросы было совсем непросто. Но они представляли интерес, и «Смелый» при следующей ходке должен был попытаться решить эту задачу.

«Смелый» по плану должен был отправиться в тыл противника через неделю, но в связи с предложением Андреева и Иванюты пришлось этот срок сократить до трех дней. С разведчиком ушел на задание Иванюта.

Нелегкая задача стояла перед молодым контрразведчиком. Встретиться в тылу со своими людьми, повидать раненого бойца Лахно и попытаться вывести его к своим. Срок — десять дней. Называя этот срок, Кленов заметил:

— Знаю, что все это непросто и нелегко, но нужно. Времени на выполнение задания даю мало, но больше сам не имею.

Иванюта, прощаясь с Андреевым, пошутил:

— Идя к начальнику с предложением, будь готов его выполнить. Так, кажется, гласит известная поговорка?

— Примерно так, — задумчиво ответил Андреев. — Ты там смотри, проявляй инициативу только разумную, не лезь на рожон…

— Есть, товарищ капитан, — лихо приложил тот руку к старой кроличьей шапке, в которую он облачился.

Иванюте и его спутнику предстояло пройти не один десяток километров по земле, занятой врагом.

Населенные пункты они старались обходить. Двигались в основном ночью, а если днем, то шли лесом, оврагами, балками, подальше от постороннего глаза. Торопились. Времени было в обрез.

На девятый день, рано утром Иванюта вошел в землянку подполковника Кленова, держа под руку Лахно, который не хотел остаться в тылу и умолил старшего лейтенанта взять его с собой. Он еще хромал, да и был очень слаб. Иванюта иногда тащил его буквально на себе.

Лахно опознал Прихожана и подтвердил свой прежний рассказ, уточнив некоторые детали…

Эту ночь она помнила смутно. Узкая, длинная, как вагон, комната с обшарпанными обоями, топчан, табуретка. Врач сделал укол, и ей стало немного легче. Принесли какую-то бурду в металлической миске и кусок хлеба. Она пожевала немного и снова прилегла на топчан. В голову лезли всякие мысли, путались, обрывались и снова появлялись. Перед глазами все время стояли ребята. Строгий Соловьев хмурился, был чем-то недоволен. Неунывающий Головков шутил, пытался обнять, а Якимчук укоризненно качал головой и повторял одну и ту же фразу: «Эх, Галина, Галина… Как же это так получилось?..» Потом она видела мать и отца. Грустные, они стояли на перроне и махали вслед увозившему ее на фронт поезду. Она открывала глаза и всматривалась в темноту. За узким окном шумел в деревьях ветер. Где-то в деревне одиноко выла собака. За обоями шуршали мыши. Страх не покидал ее ни во сне, ни наяву, он сжимал сердце, теснил грудь. Она поворачивалась на бок, клала под щеку ладошку и пыталась уснуть. Но как только закрывала глаза, снова видела ребят. Вот они садятся в лодку и плывут к противоположному берегу. Речка широкая, вода темная, большие волны ударяют в борта лодки… Они идут лесом, ураганный ветер качает деревья и наклоняет их до самой земли… Огромная черная машина, и около машины убитые ребята лежат рядом, как патроны в обойме. Кругом немцы стоят и хохочут. Подводят Афанасия Денисовича: Галина вскрикивает, просыпается. На дворе уже светло. Она подходит к окну. Нет, это не сон. Окно выходит в огород. Галина видит не убранную еще картошку, свеклу, мокрую землю и начинает вспоминать, что ночью шел дождь и громко стучал в окно. За окном стояло пасмурное угрюмое утро.

В городе, куда отвез Галину переводчик утром следующего дня, ее снова допрашивали. Вопросы были похожи на вчерашние: где она жила до войны, кто ее родители, в каких частях служила, кто и как ее готовил к заброске в тыл… Она отвечала по легенде. Ей недавно, перед началом войны, исполнилось двадцать лет. Она единственная дочь у родителей. Отец у нее — бухгалтер, а мать — парикмахерша. После десятилетки хотела поступить учиться в театральное училище в Москве, но провалилась на вступительных экзаменах, тогда поступила в Гомельский педагогический институт. Почему в Гомеле? В Гомеле жила до войны тетка, позвала к себе. Жила у тетки и училась. В первые дни войны их дом разбомбили. Тетка погибла. Она со студентами рыла окопы. Их бомбили. Сначала они шли целой компанией, потом все разбрелись кто куда. Позавчера их было еще трое. Они ночевали в какой-то деревне, в сарае. Утром ее две подруги отказались идти дальше: ноги в кровь растерли. Она пошла дальше одна…