Чекисты рассказывают. Книга 4-я - [88]

Старший лейтенант Иванюта был молодым контрразведчиком. Перед войной он закончил два курса юридического института и курсы младших лейтенантов-артиллеристов. Когда началась война, был командирован в военную контрразведку. Опыта, конечно, у него было маловато, и пока его подключали для выполнения заданий к более знающим работникам. Вот и в этом деле он поступил в распоряжение капитана Андреева, который работал еще до войны и считался в отделе опытным и дельным работником. Когда Иванюту вызвал начальник отдела и сказал, что он поступает в распоряжение капитана Андреева, старший лейтенант с удовольствием воспринял это, как он сам назвал, «новое назначение». Андрееву импонировали в молодом работнике энергия, юношеский задор и дисциплинированность. Кроме того, старший лейтенант знал немного немецкий язык. У капитана в отношении образования багаж был скромнее, и он искренне уважал в людях образованность. Иногда капитан дружески подтрунивал над непосредственностью и некоторой наивностью Иванюты в житейских вопросах. Но тот не обижался, он понимал юмор и стремился перенять по возможности больше из жизненного опыта своего старшего товарища.

Иванюта с нетерпением ожидал Андреева из его поездки в соседнюю армию. Увидев, что машина въехала во двор и капитан направился в домик, где они размещались, Иванюта бросился к нему навстречу.

— Сергей Петрович, как съездили? Вам письмо от Анны Васильевны. — Он знал, что жена капитана Андреева с дочкой эвакуировались из Киева за Урал и от нее долго не было писем. Сейчас Иванюта был искренне рад за капитана. Сам он был не женат, отец и мать остались на оккупированной Полтавщине.

— Что нового? — спросил Андреев, когда они вошли в дом.

— Есть радиограмма от «Смелого».

— Что там?

— Да в общем ничего утешительного. В отношении разведгруппы ему не удалось ничего выяснить. По рассказам жителей деревни, старика Афанасия оккупанты расстреляли якобы за связь с партизанами. Вот и все.

— Да-а… Но эти данные, дорогой Николай Гаврилович, дают довольно веские основания считать, что группа потерпела провал. А может, кто-то из ее участников не выдержал проверки на допросах и выдал явку? Можно такое предположить?

— Можно, — согласился Иванюта.

— Можно. Но версию нужно перепроверить, — рассуждал капитан.

Москва сообщила, что Гусев Николай Евстафьевич, 1898 года рождения, русский, член ВКП(б), офицер одного из отделов штаба тыла Юго-Западного фронта пропал без вести в августе 1941 года. Об этом уже сообщили жене, которая с сыном проживала в Ленинграде, а в сентябре эвакуировалась в Челябинск.

По просьбе отдела Кленова в Челябинске разыскали жену Гусева, показали ей фотокарточку начальника продфуражного снабжения полка Гусева, но ни она, ни сын не опознали на ней ни мужа, ни отца.

Выходило, что под фамилией интенданта третьего ранга Гусева был другой человек. В части, где он числился на должности, его характеризовали как человека осторожного, дисциплинированного и прилежного в службе. Андрееву и Иванюте в общем-то было ясно, зачем пожаловал на сторону советских войск лже-Гусев, завладев документами советского командира Гусева. Но в этом деле важны и детали. Контрразведчики рассуждали так. Если лже-Гусев имел такую богатую биографию, которая началась еще в гражданскую войну в стане белых и имела свое продолжение в фашистской Германии, то, надо полагать, птица он важная, а соответственно и масштабы его вражеской деятельности немалые. Работать ему одному — коэффициент полезного действия мал. Значит, должен быть еще кто-то, а может быть, и не один. Кроме того, собирая шпионские сведения о советских войсках, он должен был их передавать.

Следовательно, арестовать его сразу было бы преждевременным. Хотя в фронтовых условиях оглядываться особенно не приходилось, решили все же посмотреть, как поведет себя дальше этот «интендант».

В середине сентября из тыла противника возвратился разведчик «Смелый». Он рассказал, что в деревне Дубки, километрах в семидесяти от линии фронта, в доме колхозника Цуканова, укрывается раненый боец Лахно, который был писарем в артиллерийском управлении фронта. Он был ранен в конце августа во время боев за этот населенный пункт. Его подобрал Цуканов, укрыл у себя на чердаке и уже немного подлечил. Лахно рассказал разведчику о бое за Дубки, о том, что среди отступавших бойцов и командиров был капитан медслужбы Прихожан из фронтового госпиталя.

— Понимаешь, — говорил Лахно разведчику, — все окруженцы, которые там были, пошли в контратаку и потеснили немцев, а капитан в это время прятался в канаве. Полковник хотел пристрелить его, а потом плюнул и ушел.

Когда Лахно лежал уже раненный и немцы приняли его за убитого, он видел, как немецкие автоматчики вывели капитана Прихожана из кустарника и повели в деревню. Они прошли мимо него совсем рядом, и он не мог не узнать Прихожана.

Контрразведчики подняли личное дело Прихожана. В нем имелась отметка о том, что капитан Прихожан непродолжительное время был в окружении, прошел проверку и направлен в свою часть на прежнюю должность.

В своем объяснении на имя начальника отдела кадров после выхода из окружения Прихожан написал, что в плену он не был, с немцами в окружении не встречался и вышел вместе с другими военнослужащими. Три человека, которых назвал в объяснении Прихожан, тоже были опрошены. Они подтвердили его объяснения.