Чекисты рассказывают. Книга 4-я - [5]

Спустя неделю Дембовская и Кондратьев пришли опять. Принесли брошюру Иванова-Разумника «Испытание огнем» — произведение ярко выраженного народнического направления. После непродолжительной беседы Дембовская отозвала Муравьева в сторону:

— Теперь мы тебе будем приносить только книжки. Нужно, чтобы ты ходил и на рабочие собрания.

Муравьев был невероятно польщен таким доверием.

Вскоре он стал читать лекции по истории в рабочем кружке, а затем был избран секретарем больничной кассы (рабочего страхования). Так начинал свой путь в политической жизни молодой крестьянский паренек.

Спустя три месяца Дембовская принесла очередную партию литературы и, уходя, сказала:

— Мы приняли тебя в партию.

— В какую? — удивился Муравьев.

— Социалистов-революционеров.

Муравьев мало еще знал о других партиях, недостаточно разбирался в программах, в тактических приемах набиравших в России силы политических партий. Поэтому новое известие воспринял как должное.

А вскоре произошла Февральская революция. Радости и восторгу не было границ. Муравьев был избран членом Воронежского Совета от партии эсеров, и даже членом исполкома Совета. Затем его избирают членом Воронежского губкома партии эсеров. Это было невероятно, так как остальные члены губкома были политкаторжане или в крайнем случае ссыльно-поселенцы, прошедшие большую школу политической борьбы. Все это льстило самолюбию молодого человека.

Муравьев познакомился с Абрамовым, журналистом, любознательным, передовым человеком. От преследования царской полицией ранее он скрывался в эмиграции, учился в Сорбонне. Там прочитал труды Ленина, которые произвели на него неизгладимое впечатление. Абрамов все больше переходил на позиции большевиков и оказывал влияние на Муравьева. Муравьев теперь регулярно читал «Правду», ленинские труды, и у него все больше росло сомнение в правильности левоэсеровской политики.

В составе воронежской делегации Муравьев выехал в Петроград на первый учредительный съезд левых эсеров. Там он был очень активен: за четыре дня выступил на съезде пять раз. Но самое главное было в том, что на чрезвычайном крестьянском съезде он слышал выступление Ленина. Он был в восторге. «Вот то, что нужно крестьянам!» — теперь только и думал он.

Муравьев ехал из Петербурга в Воронеж в смятении: как быть дальше? Ведь прав Ленин и большевики, а эсеры все больше скатываются на соглашательские позиции. И он стал широко говорить о том, что партия левых эсеров должна пересмотреть свои позиции. На второй съезд партии левых эсеров Муравьева не пустили, он был подвергнут остракизму. По его «делу» была создана комиссия, и ему было предъявлено обвинение в том, что он подрывает партию левых эсеров.

Защищать Муравьева отправились представители воронежской организации. Они явились в ЦК к Спиридоновой.

— Да вы знаете, какой он нам вред нанес, — замахала она на посланцев руками. — Мы говорим, что большевики творят зло. А что делал Муравьев? Да он хуже всякого большевика!..

После возвращения делегации из Москвы воронежский губком левых эсеров решил: не считаться с мнением ЦК. Предложить Муравьеву продолжать работу.

Муравьев теперь исподволь стал готовить переход воронежской организации в партию большевиков. Пока открыто об этом нигде не говорилось. Знали об этом близкие к нему люди. Знал секретарь губкома РКП(б) и его заместитель.

В июле 1918 года Муравьев поехал в Москву на 3-й съезд левых эсеров, хотя в число делегатов он избран не был. Ему хотелось послушать, о чем будет идти речь. Неожиданно к нему подошла Спиридонова, лидер левых эсеров, женщина красивая, властная и отчаянная. Своей наружностью она напоминала учительницу: гладко причесанные волосы, невысокая, худощавая, с одухотворенным лицом.

— Милый, — сказала она ласково, словно погладила мягкой лапкой по голове. — Ты уж извини. Так меня рязанцы информировали. Неудачно получилось. Товарищи, которые ездили в Воронеж, рассказывали мне, какую ты там работу проводишь.

«О чем это она? — подумал Муравьев. — Уж не дошли ли слухи, что он разделяет взгляды Ленина, читает его труды?» Это не особенно беспокоило Муравьева, но он не хотел преждевременной огласки, чтобы не испортить дело.

— Мария Александровна, что вы передо мной извиняетесь, — потупившись, ответил Муравьев.

— Ты что здесь хочешь делать? — спросила она, не обратив внимания на его слова.

— Поговорить, послушать…

— Нет, нет, ты не должен здесь оставаться. Поезжай в Воронеж и передай Абрамову, чтобы вся организация была в мобилизационном состоянии. Произойдут очень важные события… Очень важные… — При этом Спиридонова загадочно усмехнулась.

«О чем это она? Желание избавиться, отправить меня в Воронеж, подальше от горячих дел? Это ясно. Но о каких событиях идет речь?»

— Что вы имеете в виду, Мария Александровна? — решил уточнить Муравьев.

— Я не могу тебе всего сказать. — Она уже повернулась, чтобы уйти.

— Что, изменения в руководстве Советской властью? — спросил Муравьев, а у самого похолодело внутри.

Спиридонова даже взмахнула рукой.

— Нет, что ты! Против Ленина никто не может выступить, ни у кого не повернется язык. — Она отвечала решительно, и Муравьеву показалось, что в данном случае она говорит искренне. — Но произойдут такие события, когда Ленин вынужден будет проводить нашу политику. — Спиридонова зашагала прочь.