Чекисты, 1977 - [54]

Ничто человеческое не было чуждо Профессору, и поначалу он откровенно обрадовался. Да и как было не радоваться, когда наконец-то разоблачен проклятый «СТ-25», доставивший ему столько беспокойства! Сам во всем сознается, решил прекратить игру.

Но радость оказалась недолгой, уступив место привычному сомнению. Что-то уж больно легко все получалось, не суют ли ему ловкую подмену…

— Послушай, Александр Кузьмич, — спросил он Егорова, — а в Москву ездил твой Берг?

— Когда?

— Ну, весной нынче, летом…

— Нет, не ездил, — подумав, сказал Егоров. — Некогда было ему разъезжать, дивизион на нем висел… У нас околачивался, сукин сын, в Ораниенбауме…

Еще сильнее засомневался Профессор, увидев Берга. Допрос вел Егоров, с обычной своей дотошностью уточнял все подробности, а он пристроился в сторонке, наблюдал молча.

Перед Егоровым, нервничая, сидел плотный, широкоплечий здоровяк. Черноволосый, с большими залысинами на лбу, лицо скуластое, монгольского типа, подбородок книзу заострен. Словом, на «СТ-25» нисколько не похожий.

— При каких обстоятельствах и где именно познакомились вы с капитаном Кроми? — быстро спросил Профессор по-английски.

Вопроса Берг не понял. Видно было, что лишь фамилия Кроми заставила его насторожиться.

— Простите… В Морском корпусе мы плохо занимались языками, и я не совсем уловил…

— Иначе говоря, — перешел Профессор на русский, — я хочу знать, кто и когда велел вам в случае ареста принимать все на себя?

— Никто мне не велел…

— Вы лжете, Берг, причем без какой-либо надежды на успех! Кроми вас завербовал, нам это известно, и чужую роль вы играете отнюдь не по своей доброй роле. Подумайте, какой вам смысл брать на свою голову лишнее?

Думал Берг четыре дня. И додумался. Признал, что работать на английскую разведку начал еще с капитаном Кроми, что знакомство у них завязалось в военные годы, в ресторане «Донон», а после провала английской миссии был передан в распоряжение нового резидента Интеллидженс сервис.

Фамилии его, к сожалению, не знает. Это худощавый высокий мужчина лет тридцати, до чрезвычайности осторожный, никому обычно не доверяющий. Зовут его по-разному: иногда Михаилом Иванычем, иногда просто Пантюшкой.

9

10 ноября, в понедельник, на Мальцевском рынке с утра началась облава на спекулянтов.

Смуглую эту девчонку в невзрачном осеннем пальтишке, с повязанным на голову дырявым шерстяным, платком никто бы, разумеется, не стал задерживать. Что в ней особенного: притулилась в углу, торгует игральными картами?

Увидев милиционеров, девчонка попыталась выбросить револьвер — вот что осложнило дело. Револьвер был маленький, изящный, похожий на игрушку. И коробочка патронов была к нему, двадцать штук.

Назвалась она Жоржеттой Кюрц. Лет ей всего шестнадцать, документов никаких, живет с отцом, преподавателем французского языка. Бедствуют они страшно, голодают, оттого и надумали продавать старые вещички.

Но карты эти никого не интересовали. Непонятно было, откуда револьвер. Разве не читала она обязательных распоряжений о сдаче оружия?

Жоржетта плакала и сквозь слезы твердила, что не виновата. В оправдание рассказала весьма наивную романтическую историю. Будто возвращалась однажды из кинематографа, а возле Владимирского собора догнал ее некий молодой красавец, спросив, как пройти на Боровую улицу. Будто понравились они друг другу с первого взгляда и стали встречаться ежедневно, пока не уехал ее возлюбленный из Петрограда. Уезжая, оставил на память револьвер, вот этот самый, просил сохранить до возвращения.

— А звать его как?

— Семой…

— Фамилия?

— Фамилии я не знаю, — пролепетала Жоржетта.

— Врешь ты все, мамзелька! — рассердился старший патруля. — Ладно, возиться нам с тобой некогда… Подумай как следует, а в участке советую говорить правду…

Пока Жоржетту вели на Моховую улицу, в шестнадцатый участок милиции, она, видимо, сообразила, что объяснение у нее никудышное, и взамен, горько рыдая, выложила новую версию.

Правильно, револьвер «бульдог» никто ей на хранение не передавал, и никакого Семы она не знает. Испугалась, вот и наврала. Револьвер она нашла. Гуляла в Летнем саду, любуясь осенними красками природы, и вдруг нашла. Лежал он под скамейкой, завернутый в тряпочку. Сперва она хотела сдать его в милицию, как положено, а после передумала: побоялась, как бы у папы не было неприятностей. Кроме того, если уж во всем сознаться, она решила, что «бульдог» ей самой нужен…

— Это для чего же? — полюбопытствовал следователь.

В ответ Жоржетта заплакала. С трудом удалось выяснить, что девчонка, оказывается, успела разочароваться в жизни. Давно хочет покончить с собой.

— С чего же ты разочаровалась, глупенькая? — сочувственно спросил милиционер, доставивший ее в участок. Да и сам следователь, пожилой дядька с красным бантом в петлице, какие носили бывшие красногвардейцы, поглядывал на нее с участливым вниманием.

Словом, проканителься свидетель еще немного, и отпустили бы Жоржетту к папочке. Выругали бы, конечно, велели бы выбросить из головы глупые мысли.

Свидетелем, по доброй охоте примчавшимся в милицейский участок, был старый токарь с «Айваза» Никифор Петрович Уксусов. Это он приметил, как выбросила револьвер Жоржетта. И еще кое-что приметил. Плохо, что его самого сцапали по ошибке. Придрались, черти драповые, что торгует зажигалками. Того не примут во внимание, что надо же как-то кормиться.