Чеки серии «Д» - [24]

— Ух ты! — сказал Димка. — Это ж, ребята…

Он замолк, не находя нужных слов.

— Как будто мы… — Ленька тоже искал нужные слова. Точно такие ясные и четкие шпили — не высоток, правда, а церквей и колоколен — точно такие ясные и четкие краски и точно такое высокое небо были у английских городов на иллюстрациях к «Плывет, плывет кораблик… Английские детские песенки в переводе Маршака», одной из главных детских книг шестидесятых годов, в чудесной книге огромного формата и с плотными листами, которые так приятно было перелистывать; в книге, которую все дошколята того времени знали наизусть и которую взрослые читали не меньше, чем положенных им «взрослых» поэтов; «Плывет, плывет кораблик, Кораблик золотой…» «Не было гвоздя подкова пропала…» «Много-много птичек Запекли в пирог…» «Из чего только сделаны мальчики…» Ленька на всю жизнь сохранил воспоминание, как от восторга перехватывало дух, когда в пять или шесть лет он открывал эту книгу и разглядывал кузницы и колокольни, мосты и замки, золотые короны и алые мантии, разноцветные камзолы «храбрых портных» и королевских солдат… А ещё там были гуляки, пьющие густого, почти малинового цвета вино из огромных кубков на пирах у славного короля Артура и веселого короля Коля, и мальчишки, тайком удирающие из окон спален погулять при луне, и неряшливые феечки, которых близко нельзя подпускать к булочкам с маслицем… И кого ещё там только не было — целая страна, густо заселенная, удивительный мир, только в котором и хотелось жить, несмотря не то, что и в этом мире не все было безоблачно. «Враг вступает в город, Пленных не щадя…» Страшные вороны нападали на Твидлдума и Твидлди… И страшен почему-то был обжора Робин Бобин. Уже много позже Ленька Болдин узнал, что «Робин Бобин» сначала был сатирическими стишками, сложенными про короля Генриха VIII, который казнил всех своих жен, направо и налево казнил подданных, отбирал в пользу королевской казны и церкви, и монастыри, и кузницы, и дома — то есть, «съедал» своих поданных и их имущество, и все диву давались его ненасытности; прошло сто лет, жестокий король давно умер, а строки, за которые в его время можно было и голову на плахе потерять, стали безобидной детской потешкой. Но остался ледяной холодок, которым тянет от этой потешки, от её хлесткого ритма — холодок, по которому шестым чувством угадывалось, что на эту потешку в свое время падала тень палача в остроконечном красном колпаке-маске с прорезями для глаз… И совсем много-много позже, покупая переиздание этой книги для своих сыновей, Ленька Болдин — то есть, бывший Ленька Болдин, а теперь Болдин Леонид Семенович с изумлением и радостью обнаружил, что книга не потеряла для него своего очарования, что он всматривается и вчитывается в нее, вместе с сыновьями, так же жадно, как и тридцать лет назад. То ли, как он сказал сыновьям, «первая любовь не ржавеет», то ли и вправду Маршак и художник Конашевич (теперь-то он поглядел, как зовут художника) сумели прошить всю книгу той золотой ниткой особого волшебства, называемого вдохновением, которое не истлевает и не развеивается от времени…

А тогда Ленька Болдин, глядя на великолепную Москву, почему-то зацепившись взглядом не за один из главных и самых высоких шпилей, а за небольшой и скромный, но такой изящный шпиль таможни возле Ярославского вокзала, вспомнил иллюстрации в этой книге, и слова нашлись, совершенно неожиданные слова, но показавшиеся Леньке самыми правильными.

И он сказал:

— Как будто мы в городе, где правит король, в столице волшебного королевства. А сами мы — стража на башнях, и стережем город от врага.

Да, согласились с ним его друзья, такое чувство, будто стоишь на одной из самых высоких дозорных крепостных башен, а не на крыше современного многоэтажного дома. И так здорово было стоять, щурясь на солнце, чувствуя себя древними богатырями, зорко следящими, не появится ли облачко пыли на горизонте — предвестник приближения врага. Димка встал, широко расставив ноги, вскинув свой самопал у бедра — опять-таки, на манер бьющих с лета метких стрелков, на сей раз то ли из гэдээровских вестернов с участием Гойко Митича, то ли из исторических фильмов прибалтийского производства всяких там «Слуг дьявола» и «Последней реликвии».

— Эй! — сказал он. — Где там вражеская рать?

— Вполне возможно, вот-вот будет, — сказал Юрка, — и как бы нам её не прошляпить. И давайте пригнемся, когда будем подходить к краю крыши, а то нас в два счета засекут.

Это правда, три силуэта на фоне ясного неба были бы заметны всем окрестным дворам, и мальчишек спустили бы с крыши со скандалом. Поэтому они подошли к ограждающему бордюру, согнувшись и почти приседая на корточки. Они глянули вниз. Вход в подъезд был как на ладони. Юрка поднес к глазам бинокль, висевший у него на шее, и отрегулировал его.

— Всех входящих и выходящих и без того отлично видно, прокомментировал он. — Поэтому бинокль понадобится лишь тогда, когда надо будет лица разглядеть. Но для этого он должен быть заранее отлажен на расстояние. Ведь они могут проскочить очень быстро, как положено грабителям, и на опознание у нас будет всего несколько секунд… А теперь давайте решим окончательно, остаемся ли мы все здесь или кто-то будет сидеть в квартире.