Чеканное слово - [12]

Что солнечный восход

Напоминает

Юности приход.

Ты говоришь:

– Когда полдневный круг

Венчает солнце,

Это зрелость, друг.

Ты говоришь,

Что солнечный заход

Напоминает

Старости черед.

А с чем же ночь

Тогда сравнить, кунак,

Когда висит

Над головою мрак?

Родине

Знаю я: Солнце

Луны теплей.

Знаю я: утро

Ночи светлей.

Знаю я: птица,

Как ни мала,

Дарит кому-то

Легкость крыла.

Вот и тебе я

Всё отдаю,

Лишь бы взяла ты

Пылкость мою.

«Готов за друга, если суждено…»

Готов за друга, если суждено,

Отравленное выпить я вино,

А меда, что дарует долголетье,

Пить с недругом не стану все равно.

Кто сможет?

– Кто сможет сделать занавес такой,

Чтоб солнце скрыть и ясный свет дневной?

– Никто!

– Кто сможет обрести такую власть,

Чтоб правду у земли навек украсть?

– Никто!

– Сумеют с Уолл-стрита господа

Сверхбомбой устрашить нас?

– Никогда!

– Мы – миллионный строй людей труда —

Сумеем раздавить их?

– Да!

Всегда!

Эффенди Капиеву

Если горец в смертный миг

Был накрыт землей чужою,

Долг его друзей, родных —

Схоронить в горах героя.

Если горец в смертный миг

Вписан был в бессмертья книгу,

Долг народа, долг живых —

Памятник ему воздвигнуть.

Если он вершин достиг

В гордом званье человека,

Долг седых и молодых —

Подражать ему вовеки.

У подножья Машука

Есть родная мне могила.

Молодого земляка

Там война похоронила.

Далеко схоронен прах,

Но близки и те места нам.

Дух его живет в горах

И долинах Дагестана.

Чтоб сразить забвенья тьму,

Помня о народной славе,

Гордый памятник ему

Мы и здесь, у нас, поставим.

И с волнением в груди, —

Чабаны, певцы, поэты —

Начертаем «Эффенди»

Мы на памятнике этом.

«Белый день – альпийский дол…»

Белый день – альпийский дол,

В пору царственной весны

Брать с трудолюбивых пчел

Мы обязаны пример.

Медоносен всех времен

Мастеров наследный труд,

Золотые соты он

Наполняет жизни впрок.

Трижды проклят будет тот,

Кто с чертополоха дня

Каплю яда занесет

В улей мира золотой.

Дорога дружбы

Крепость Инцоб возвышалась в долине,

Крепость Кодор – на орлиной вершине,

На дагестанскую землю они

Строго смотрели в минувшие дни.

Камни обеих давно почернели,

Тяжкие раны зияют на теле,

И заселяют пустые бойницы

Совы – ночные, глазастые птицы.

Неотразимы удары столетий —

Время разрушило крепости эти,

Дружбы дорога легла среди скал

Через Кодорский крутой перевал.

Едем в Сабуе мы из Кедери.

Блещет над росами пламя зари. —

Грузия, здравствуй!

– Привет, Дагестан!.. —

Сизый в ущельях клубится туман.

Грузинам! В день столетия Важа Пшавелы

Да простят меня грузины,

Что, касаясь шапкой гроз,

Я, преодолев вершины,

Им подарка не привез.

Ни оружья боевого,

Ни лихого скакуна,

Даже кубка золотого

Не привез для молодого

Кахетинского вина.

Но привез я в горском слове

Дорогим соседям в дар,

Словно в каждой капле крови,

Сердца собственного жар.

Дагестанские пределы,

Скакунов горячий дых,

Лука солнечного стрелы,

Будто бы Важа Пшавелы

Золотой чеканки стих.

Я привез поклон аулов

Поселениям грузин.

И напевы вешних гулов

Из базальтовых теснин.

Покидая отчий дворик,

Взял с собой за перевал

Запах трав, что дымно-горек,

И преданье, где историк

Ничего не искажал.

Соплеменники Пшавелы

Тем душе моей милы,

Что в бою они умелы

И в застолье веселы.

Миновав гряду тумана,

Молвил:

«Здравствуй и живи!»

Я, вошедший утром рано

В Грузию из Дагестана

Как посол его любви.

Абдуле

Абдула, мой верный друг,

Во Вселенной полный круг

Сделать шар земной сумел,

Мы ж не встретимся никак.

Дом ли мой забыл, кунак?

На дворе сплошной ли мрак?

Иль в обиде ты, хоть нет

Никакой за мной вины?

Мы покуда сил полны,

И колени не должны

От ходьбы у нас дрожать,

Как у ветхих стариков.

Нет, наш возраст не таков,

Чтобы вместо шашлыков

Простоквашу есть в обед,

Аксакалами прослыв.

Древен времени мотив,

Дети, внуков народив,

Могут дедушками нас

Вскоре сделать, Абдула.

Может, на тебя дела

Навалились без числа?

И меня наведать нынче,

Может, просто недосуг?

Все равно не надо, друг,

Исчезать куда – то вдруг,

Даже в годы жениховства

Ты заглядывал ко мне.

Белым днем иль при луне,

Пешим или на коне,

Предо мной еще, быть может,

Все же ты предстанешь, брат.

Снова сердцем буду рад

Лихо спеть с тобою в лад

Песню ту, что мы певали

На пирушках молодых.

Доктору Хайруттину

Хоть ты

И не Хаким Лукман[14],

И не великий Авиценна,

Но людям, словно талисман,

От болей и сердечных ран

Даруй спасенье неизменно!

Легко ли победить

Недуг,

Сперва проникнув в тайну боли?

Но у тебя, я слышал, друг,

Немало истинных заслуг

Есть в благородной этой роли.

Легко ль надежду подавать

На исцеление больному

И не гадать, а твердо знать —

В его леченье прибегать

К тому ли средству иль иному?

Когда ты врач,

То одержим

Будь наивысшею заботой:

Надежду подавать больным

И возвращать здоровье им

Для упоения работой.

«Пьян от песен непьющий ашуг…»

Пьян от песен непьющий ашуг,

И, вина осушивший кувшин,

С ним бок о бок сидит его друг

Нехмелеющий бражник Абдин.

Искрометности речь их полна,

Как вино за граненым стеклом.

И от их разговоров хмельна

Вся орава гостей за столом.

«Мог ли думать я заране…»

Мог ли думать я заране,

Что средь вечной мерзлоты

Мне в белеющем тумане

Улыбнешься, счастье, ты?

Океан без берегов —

Обь зовут среди рыбаков.

Я же, здесь тебя нашедший,

Край, цветком в снегах расцветший,

Краем счастья звать готов!

«Ты едешь? Ну, что же…»

Ты едешь? Ну, что же… Наказ мой прими: