Чекан для воеводы - [2]

И все же в последние годы, когда главным воеводой в крепости Сокол был поставлен окольничий Борис Васильевич Шеин, прибывший из самой первопрестольной, вольной жизни на здешней границе с Польским королевством как не бывало. Шеин требовал от станичного головы подробного доклада о делах на границе чуть ли не каждую седмицу, невзирая на церковные праздники. Конечно, тут он был в своем праве, потому-то Акинфий Сусалов и не перечил его прихотям, понимая, что и сам бы на его месте вел бы себя так же. Больше того, он всячески старался наладить станичную службу таким образом, чтобы главный воевода при случае замолвил бы доброе слово за старого служаку перед высокими чинами в окружении царя Иоанна Васильевича Грозного.

На этот раз кроме главного воеводы Сокола Шеина станичного голову Сусалова и его команду, привезших «языков» на допрос, встречал незнакомый Акинфию начальник. Это был толстый человек с жиденькой, нахально топорщившейся бороденкой клинышком, делавшей лицо азиатского типа еще более противным. По сравнению с ним главный воевода крепости казался малорослым мальчишкой, вызванным строгим отцом для битья за какие-то неведомые провинности.

— Это что?! Это кто?! — прорычал толстый начальник, аки лев могучий. — Почему связанные? Это кто, воры? — продолжал он чинить расспрос.

— Станичный голова сторожевой службы пленных доставил, — осторожно пояснил главный воевода, знавший окольничего Афанасия Курбановича Щенятина, как одного из самых подлейших интриганов при царском дворе и потому не желавшего хоть чем-нибудь его разозлить.

— Как звать-величать голову? — сменив гнев на милость, спросил Щенятин.

— Акинфий Сусалов, ваша милость, — представился станичный голова, низко кланяясь строгому начальнику.

— Хорош! Ты-то, голова, мне и нужен. Я послан сюда самим государем нашим Иваном Васильевичем для выяснения дел порубежных. Как там польские паны на той стороне не слишком колобродят? Сейчас ведь ранняя весна и если его величество польский король Стефан Баторий сызнова пожелает нам каверзы чинить, то ныне для этого самое подходящее время.

— А вот мы пленных-то и поспрошаем, — сказал главный воевода. — Станичный голова вовремя «языков» привез…

— Пленных в застенок пока, а с головой мне отдельно перемолвиться потребно, — распорядился Щенятин. — Давай-ка, голова, отойдем в сторонку…

— Как скажите, ваша милость, — перебросившись беспокойным взглядом с главным воеводой, ответил Акинфий, следуя за повернувшимся к нему спиной царским посланником.

Отойдя от ворот крепости, где и происходила встреча действующих лиц этой сцены, шагов на сто и присев на объемистое бревно, предназначенное для укрепления на крепостной стене лафета большой пушки, Щенятин строго глянул снизу вверх стоявшего навытяжку перед ним Сусалова.

— Говори без утайки, кого в измене подозреваешь? Мне надо знать имена всех, невзирая на должности и чины.

— О таковых не ведаю, — струхнув не в меру, пролепетал станичный голова, не боявшийся ни бога ни черта, но терявшийся перед большими чинами, как тот же школяр перед строгим ментором.

— А если поразмыслить? — настаивал Щенятин. — Ведь и среди твоих станичников, наверняка, найдутся людишки, которым не стоит верить. Лучше избавиться от них сейчас, прежде чем они переметнутся к врагу. Не верю я тем, кто всех вокруг себя только верными считает, не видя измены. Про князя Курбского слыхал? Он главным воеводой в пограничном городке-крепости Дерпте или Юрьеве, если по нашему, значился. К нему сам великий государь наш благоволения имел, а что вышло? Сбежал княже! Продался ливонцам, аки тать последний… Так вот, голова, смотри в оба! Если кого-то заподозришь, сразу сообщи мне. Я тут буду три дня. Сейчас тебя не задерживаю, зная твою занятость там… — царский посланник небрежно махнул рукой в сторону леса. — Но чтобы на третий день прибыл сюда с отчетом о всех злоумышленниках. Или ты сам, голова, попадешь в опалу. Это я тебе, как Бог свят, обещаю!

Акинфий, сообразив, что ему не удастся поговорить со своим непосредственным начальником Шеиным, откланялся и давай Бог ноги! Из крепостных ворот он выметнулся, как ошпаренный, нахлестывая коня плеткой изо всех сил. За ним поспешали сопровождавшие станичники. При этом Сусалов, как заведенный твердил себе под нос: «Ждала сова галку, а выждала палку» и «Ни праведнику венца, ни грешнику конца». А про себя думал о том, что сделать, чтобы больше не попадаться на глаза «дикому начальнику», как окрестил посланца царя станичный голова, переживший жуткие времена Малюты Скуратова и его «кромешников». И вот что он надумал: через три дня «дикий начальник» отъедет из Сокола, куда подальше, глядишь, и не придется станичному голове заниматься доносами на своих боевых побратимов…

* * *

Вечерние часы перед обычным обходом караулов на крепостных сооружениях главный воевода Сокола Шеин, сидя в своих не слишком шикарных апартаментах, состоявших из гостевой, там же и обеденной залы, рабочего кабинета и спальни, размышлял о том, как держать себя с вновь прибывшим посланником самого Грозного. Был тот известен ему своей неугомонностью в делах личного обогащения, хотя и без того имел от царских щедрот немало. В кормление ему отданы были помимо родовых поместий на Курской земле, еще и земли «украинные», в том числе и здесь, на Брянщине. Видно, хорошо службу нес Щенятин, если даже в гиблые времена опричнины ничего не потерял, а только преумножил. Что же тут удивляться? Наш пострел везде поспел… Успел дворянский сын вовремя записаться в опричники, а когда те впали в немилость царскую, сам же первым покаялся принародно на Красной площади и самолично принялся рубить головы своим бывшим сотоварищам налево и направо. Такие, как он, нигде и никогда не пропадут. Умеют устраиваться. Вот чего воевода Шеин о себе сказать не мог.