Чехов. Жизнь «отдельного человека» - [27]

Весной 1883 года он предложил старшему брату «войти в компанию», в дело не пустяковое, даже «прибыльное», но не в денежном отношении. Говорил о своем апрельском письме, будто писал его «в хмельном виде», но следов подпития в послании не заметно. Скорее — задор, увлеченность, самонадеянность молодости. Чехов уверял брата, что «рукопись едва ли выйдет толстая», но объем намеченной им предварительной работы отпугнул бы даже специалиста. Он перечислил то, что следовало просмотреть: труды по зоологии, антропологии, «истории вообще и истории знаний», истории женских университетов, истории воспитания, осмыслить статистику заболеваний мужчин и женщин, статистику преступлений, изучить работы по социологии и т. д. Притом выказывал уверенность, что одолеет, сделает, словно не было впереди труднейшего выпускного курса в университете, писания в газеты и журналы: «Терпения у меня хватит — это ты знаешь».

Зачем ему этот научный труд? Не для славы, не для денег. Он отдавал отчет, что может последовать критика со стороны «женских эмансипаторов-публицистов и измерителей черепов». Как он сам написал в письме, «науками позаниматься»? То есть образовать себя помимо университетского курса еще и серьезной аналитической, систематизаторской работой: «многое узнаем». Или пойти по научной стезе? Отсюда обещание: «Кончив через год курс, я специализирую себя на решении таких вопросов естественным путем». Может быть, его прельщал честолюбивый замысел, очаровывала игра ума: «Идея оригинальна. Я ее не украл, а сам выдумал. <…> Важны и шипучи выводы и идея сама по себе». А может, в нем проявилась природная склонность к анализу, систематизации — черта, унаследованная от отца, который документально упорядочивал свою жизнь. Отсюда и наивная хроника «Жизнь Павла Чехова», и записные книжки, и дневниковые записи Павла Егоровича.

Среди важнейших дат в хронике отмечено начало царствования русских монархов. В мае 1883 года, когда его средний сын задумал большой труд и уговаривал брата присоединиться к нему, Павел Егорович был воодушевлен коронацией Александра III. Как участник охраны, набранной из благонадежных обывателей, он видел достаточно. Его сердце переполнялось восторгом и благоговением: «О, великое совершилось событие в мире!.. Эти минуты неземные тронули народ до слез, из груди каждого вырвалось прочувственное „ура!“. Моя грудь взволновалась, очи залепились сиянием царского величия. Я думал, что я стою в высшем мире».

Еще бы! Он видел конвой в высоких папахах и кармазиновых черкесках; лейб-эскадрон гвардии казачьего полка; российскую знать. Кортеж казался бесконечным. Толпа обсуждала наряды придворных лакеев, скороходов, охотников в парадных костюмах, коронационных обер-полицмейстеров с жезлами. Золотой фаэтон, запряженный шестью белыми лошадьми, кареты с членами Государственного совета, экипаж императрицы, пажи, статс-дамы, камер-фрейлины — всё это проследовало, прошествовало по улицам Москвы, направляясь в Кремль. На Ходынском поле не прекращались народные гулянья. В будках выдавали бесплатное угощение. В плетеной корзинке — два пирога (с мясом и вареньем), пакет со сладким (орехи, конфеты, пряники, «цареградские стручки»), глиняная кружка для меда или пива. На поле, на четырех сценах — представления клоунов, военная пантомима, народный театр, цирк. На эстраде — акробаты, раёшники. Тут же рядом качели, карусели, бега, соревнования с призами за победу (серебряные часы, самовар, кумачовые рубахи, плисовые шаровары). И всюду — музыканты и хоры.

Павел Егорович повествовал в письме таганрогскому брату торжественно и проникновенно: «С высоким расположением духа отправился я из Кремля к своему любящему семейству и известил их о благополучном совершившемся торжестве, о виденном». В эти же дни он сподобился присутствовать на освящении храма Христа Спасителя. Это был, наверно, апогей его чувств, как он в таких случаях говорил о себе, Христианина, Гражданина, Патриота. «Семейство» между тем решало житейские обыденные вопросы. Евгения Яковлевна толковала о делах старшего сына, у которого 17 февраля родилась дочка, названная Машей. Незаконнорожденная, для дедушки — ненастоящая. Он по-прежнему твердил о сожительстве Александра: «Незаконно живущие беззаконно и погибнут».

Это задевало Александра. Он иронизировал в письме: «Батька в гонор ударился: не пишет. Он в силу каких-то „юридических“ соображений нашел, что я „не оправдал себя ни любовью, ни доверием“». Через три недели Александр сообщил о разрыве отношений с дядей Митрофаном. Тот поначалу согласился стать крестным отцом внучатой племянницы, но в тот же день через свою жену, Людмилу Павловну, передал отказ. На эти сетования был получен беспристрастный, но не жестокий ответ. Чехов не принял жалобный тон и пафос брата: «Не знаю, чего ты хочешь от отца? Враг он курения и незаконного сожительства — ты хочешь сделать его другом? <…> Ты не идешь против рожна, а как будто бы заискиваешь у этого рожна. <…> Всякий имеет право жить с кем угодно и как угодно — это право развитого человека… <…> А я бы на твоем месте, будь я семейный, никому бы не позволил не только свое мнение, но даже и желание понять. Это мое „я“, мой департамент <…>. Треснуть бы я себя скорей позволил, чем позволил бы своей жене кланяться братцам, как бы высоки эти братцы ни были! Так-то…»