Чего стоит Париж? - [78]

– Лис! – возмутился я.

– Да ну шо Лис?! Я ж за дело радею! Твой же, между прочим, летеха от любовной тоски весь измаялся, шо Волк без Красной Шапочки!

* * *

– Мой милый друг! – раздались над нашими головами слова девушки. Судя по тону, она была весьма взволнована. Я бы даже сказал, обескуражена любовным натиском пылкого воздыхателя. – Все это так неожиданно! Конечно, мой дорогой друг, от меня не укрылись те нежные чувства, которые вы ко мне питаете. И, поверьте, – Конфьянс вздохнула, – я очень благодарна вам за них. И можете быть уверены – вы отнюдь не безразличны мне. И в моем сердце…

* * *

– Вы будете жить вечно! – прошептал Лис.

* * *

– …вы будете жить вечно! – словно услышав подсказку Рейнара, продолжила девушка. – Никогда в жизни у меня не было и вряд ли когда-нибудь будет друг более преданный, чем вы. Я всегда мечтала о таком старшем брате. Но, мой славный Мано, я и не помышляла о замужестве. К тому же вам, вероятно, известно, что теперь, когда я осталась сиротой, соизволение на мой брак должен дать лично король Франции…

* * *

– Эх! Бортанула… – досадливо махнул рукой Лис. – А зря! Хороший, в принципе, парень. А насчет богатства, так я Думаю, ежели мы с тобой мозгами пораскинем, так Мано у нас быстро окажется герцогом и обладателем наследственных сокровищ рода Монте-Кристов.

– Она права, – печально вздохнул я. – Разрешение на ее брак должен дать Генрих III. А он его не даст, поскольку королева-мать намерена выдать Конфьянс замуж за Дамвиля, брата маршала Монморанси и вице-короля Лангедока. По ее мнению, такой брак одновременно и укрепит позиции Дамвиля в Тулузе, и привяжет его к королевскому двору. Согласись, шевалье де Батц де Кастельмор в этой политической комбинации – лишняя фигура!

– Дьявольщина! Не соглашусь ни в жисть! – Лис потащил меня к черному ходу, подальше от двери, где нас могли услышать. – Ты шо, охренел, монарх недобитый! Ты рассуждаешь, как Генрих Наваррский, шоб его подняло та гэпнуло! А ты кумекай, как Божьей милостью Вальдар Камдил Первый и в своем роде единственный. У тебя друг, которому ты, между прочим, жизнью обязан, страдает от любовной лихорадки. А ты мне тут начинаешь городить из картонки баньку! Да наблевать и розами засыпать! Все эти короли, королевы, маршалы… То усе такэ! Раз Мано желает жениться на нашей подопечной, так, будь добр, обеспечь ему это. Тем более что, я тебе говорю, – девушка совсем не против. У нее просто воспитание дурацкое. Она теперь будет пять лет политесы разводить. Так шо давай! Родина смотрит на тебя широко открытыми от ужаса глазами и с придыханием ждет подвига. Ежели ты, Генрих Иксовый, его не совершишь – я с тобой разговаривать не буду! Оставайся Бурбоном до скончания веку!

Признаться, я был несколько обескуражен подобным натиском Лиса. Его отношения с Мано никак нельзя было назвать дружескими. Со стороны могло показаться, что каждый из них ревниво отстаивает свое место возле короля. Колкости, отпускаемые д'Орбиньяком, Мано порою слушал стиснув зубы, чтобы не хвататься лишний раз за оружие. Но было в Сергее то, что скорее чувствовал, чем помнил, я и о чем, вероятно, даже не подозревал де Батц, – непоколебимая верность своим друзьям. Верность, не считавшаяся ни с опасностями, ни с выгодами, ни с чьим бы то ни было мнением.

Уже светало. Мы с Лисом стояли во дворе, со стороны конюшни, вдыхая ее стойкий, ни с чем не сравнимый аромат. Рейнар, закончив свой страстный монолог, смотрел на меня, ожидая ответной реакции. Я стойко молчал, не зная, что и ответить ему. Неподалеку от колодца, сложенного из нетесаных каменьев, послышался скрип ворота и плеск падающей в воду бадьи.

– О! – Лис, прерывая молчание, поднял вверх указательный палец. – Кажись, Мано вышел охладиться. Ты бы сходил, утешил его. Приголубил касатика, – почти натурально всхлипнул Лис.

– Пожалуй, ты прав, – без энтузиазма согласился я. – Хотя одному Богу известно, как его сейчас успокаивать. Ну да ладно…

Я направился туда, где неистовый гасконец намеревался обуздывать свой пыл очередным ушатом холодной воды. Однако, когда я вывернул из-за угла увитого плющом здания, Мано у колодца был уже не один. Брат Адриэн сидел рядом с ним на краю каменного кольца, слушая отчаянные излияния безнадежного влюбленного.

– Я готов ради нее на любой подвиг!

– Подвиг! – усмехнулся брат Адриэн. – Многие люди, прежде чем стать святыми, совершали подвиги во имя веры. Многие герои стяжали себе славу подвигами на полях сражений, но любовь, сын мой, требует совсем иных деяний. Вот послушай, что я тебе расскажу. Когда-то очень давно жил один бедный человек, зарабатывавший себе на жизнь искусством жонглера. Он ходил по канату, кувыркался, подбрасывал в воздух и ловил зажженные факелы, показывал всякие фокусы. Словом, делал все, что положено заправскому жонглеру. Однако, хотя он и был мирянином и, более того, фигляром, что, как всем известно, противно Церкви, в душе его жила великая любовь к Пречистой Деве Марии. Он жертвовал свои скудные медяки на строительство храма в честь нее, оставляя лишь несколько монет, чтобы не умереть с голоду. Он носил на груди у сердца серебряный образок с ее ликом, и это была единственная ценная вещь бедного жонглера. И вот, сжигаемый своею великой страстью, он решился бросить свое ремесло и уйти в монастырь, чтобы каждодневно быть рядом с источником своих вдохновений и чистых грез.