Чефуры вон! - [42]
— Только попробуй что-нибудь пикнуть! Поняла?
— Да какого?..
— Ты поняла?
Ранка затихла, а Радован опять, как трактор, поволок меня за собой. Так я и бежал за ним по коридору до самой квартиры. Зашвырнул меня внутрь, как какую-то обезьяну. И Ранку пихнул в квартиру — она аж взвизгнула. А потом так долбанул дверью, что все затряслось. Что я, что Ранка — мы оба боялись даже рот раскрыть. Смотрели то друг на друга, то на Радована и ждали, что он дальше скажет или сделает.
Почему Радован опять напился
Радован пошел на кухню и открыл шкафчик. Вынул оттуда бутылку ракии и одну за другой три стопки опрокинул. Ракия проливалась на пол, потому что руки у него тряслись. Только ему сейчас было не до ракии. Он поставил бутылку обратно в шкафчик, потом опять ее вытащил. И еще стопку выпил.
— Сядь сюда.
Я сел на стул в кухне, Ранка пошла и села на диван в гостиной. Радован тоже сел на стул напротив меня, пыхтел и морщился, головой вертел во все стороны, никак не мог успокоиться. Потом голову назад откинул.
— Пошла бы она, жизнь эта, и кто ее только выдумал…
Потом встал и пошел в гостиную. Там шкаф открыл, достал что-то и долго рассматривал. Ранка к нему подошла. Но Радован отвернулся от нее, подошел ко мне и бросил на стол какой-то конверт. Потом опять вернулся к шкафчику и достал оттуда ракию. Он попробовал еще одну стопку налить, но руки у него сильно тряслись, тогда он взял бокал для виски из шкафчика над умывальником. Я открыл конверт. Это был билет на поезд. Любляна-Високо. В одну сторону.
— Завтра едешь в Боснию. Поезд без пятнадцати семь.
Радован взял стакан и бутылку и поставил на стол. Потом сел. Ранка за голову схватилась. А я вылупился на этот билет и ничего не мог понять. Что это? Какой поезд? Какая Босния? Без пятнадцати семь. Это ж через пару часов! И билета обратного не было.
— Если ты не хочешь учиться, не хочешь заниматься спортом — езжай туда. Там дурака валять не полупится.
Радован выпил еще один стакан ракии.
— И наркотиков там нет.
Какие наркотики? А это он с чего взял? Совсем у него крыша поехала. За все это время он ни разу на меня не взглянул. Таращился куда-то в пустоту и лакал эту свою чертову ракию, которую ему прислал Милан из Сербии. А Ранка просто ревела в голос. И не говорила ни слова. Радован встал и вышел из комнаты. Слышно было, как он шарит по шкафам и ищет чего-то, дверцами лупит так, что все трясется. Мы сидели молча и слушали этот дебильный грохот. Потом он вернулся обратно в гостиную с моей спортивной сумкой и кинул ее на пол посреди комнаты.
— Давай собирай его. Побросай все быстро в сумку, молча. Не надо из этого целую науку делать.
Ранка не двинулась с места. Только продолжала рыдать, а Радован фыркал, глаза закатывал и головой крутил.
— Чего ты тут устраиваешь, мать твою? Мы разве не договорились? Договорились или нет? Да или не-е-ет?
Радован орал как ненормальный, и Ранка закивала. Но рыдать стала еще громче, Радована это еще больше разозлило.
— Что такое? Шта плачеш? Не выводи меня! Собирай его! Ты меня слышала? Ты меня слышала-а-а?
Орал как придурок. Время полвторого ночи. В квартире все было нараспашку — и окна, и балконные двери. Внизу нас отлично было слышно. Я вспомнил, как однажды смотрел ночью финал кубка НБА между «Детройтом» и «Лейкерсом» и в полчетвертого ночи услышал из дома напротив, как один тип вопит и крушит всё и как его жена и маленькая дочка зовут на помощь и плачут, просят его успокоиться. Я все прекрасно слышал и даже видел, в какой квартире это было, но не знал, что можно сделать. Было жутко. Я стоял на балконе, и смотрел в окна этой квартиры, и слушал весь этот ужас. Я тогда просто остолбенел, вообще не знал, как с места сдвинуться. Вот я и подумал: может, сейчас кому-нибудь из дома напротив, кто слышит ор Радована и вопли Ранки, так же хреново, как и мне было тогда? Может, этот человек вызовет полицию? Или он тоже будет стоять как вкопанный и смотреть в наши окна?
Ранка медленно поднялась и стала собирать вещи, запихивать их в мою спортивную сумку. А Радован себе еще один стакан налил. И разом его опрокинул.
— У бабушки будешь работать, как полагается, будешь помогать ей и деду с хозяйством. Узнаешь наконец, что такое труд, выбросишь эту свою дурь из головы. Все, нашутились. Ты знаешь, что деда болен, маразм у него и все такое. Бабушке твоей помощь не помешает. В магазин ты сходить можешь и дров нарубить… Бабушка пусть тебя научит корову доить. И в хлеву поработаешь. Так для тебя лучше всего будет. Пусть запряжет тебя на всю катушку. Я еще с ней об этом серьезно поговорю. А ты чтоб работал! Слышал меня?
Я кивнул, хотя по-прежнему не понимал, что происходит. У меня это в голове не укладывалось. Пока Радован говорил, он изредка на меня поглядывал. Так, вскользь. И я по его взгляду видел, что на этот раз прикола нет. Рыпаться бессмысленно. Ранка тоже больше не спорила. Продолжала запихивать вещи в сумку. А Радован из шкафчика над умывальником достал еще один стакан для виски и налил в него немного ракии. В свой налил чуть больше. Второй стакан дал мне. Я смотрел на него и не мог врубиться, что он от меня хочет. Он никогда не давал мне спиртного, хотя у чефуров принято с детства давать детям ракию и пиво. А тут вдруг сам мне налил, да еще собрался со мной чокнуться. Совсем у него шарики за ролики зашли… Или его так развезло от ракии? Мы с Радованом подняли стаканы. Впервые в жизни.
История о Человеке с экзистенциальным кризисом, у которого возникло непреодолимое желание покрасить статую Ленина в желтый цвет. Как он пришел к такой жизни и как этому поспособствовали непризнанный гений актерского мастерства Вован, Артур Тараканчиков, представительница подвида «yazhematikus», а также отсутствие космической программы в стране Эритрея и старый блохастый кот, вы сейчас узнаете.
Свод правил, благодаря которым преступный мир отстраивает иерархию, имеет рычаги воздействия и поддерживает определённый порядок в тюрьмах называется - «Арестантский уклад». Он един для всех преступников: и для случайно попавших за решётку мужиков, и для тех, кто свою жизнь решил посвятить криминалу живущих, и потому «Арестантский уклад един» - сокращённо АУЕ*.
«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.
У околофутбольного мира свои законы. Посрамить оппонентов на стадионе и вне его пределов, отстоять честь клубных цветов в честной рукопашной схватке — для каждой группировки вожделенные ступени на пути к фанатскому Олимпу. «Анархо» уже успело высоко взобраться по репутационной лестнице. Однако трагические события заставляют лидеров «фирмы» отвлечься от околофутбольных баталий и выйти с открытым забралом во внешний мир, где царит иной закон уличной войны, а те, кто должен блюсти правила честной игры, становятся самыми опасными оппонентами. P.S.
В провинциальном городе все чаще стали нападать на так называемую «гопоту» – парней в штанах с «тремя полосками» с пивом и сигаретой в руках, бродящих по кабакам, занимающихся мелким разбоем, живущих без царя в голове. Известны организаторы этих «зачисток» – некие RASSOLNIKI. Лидеры этой группировки уверены – гопота это порождение Советского Союза и она мешает встать на ноги новой стране. Особенно гопота во власти, с которой RASSOLNIKI планируют бороться далеко не маргинальным методом.Тем временем в город приезжает известный журналист Александр Рублев, ему поручено провести расследование и сделать о RASSOLNIKах материал.